дома выставила. Уж очень Маринушка убивалась по Руслану. Только по-особому. Как закаменела. Генка-то ему и в подметки не годится. Вот, говорите, у меня борода… Уж у кого борода-то, так у него. Отсидел да такой холеный стал! А все равно стыдно было. И все-то он кособочился при встрече, все-то кособочился… Воротник поднимет, глаза спрячет и шмыг мимо! Марина, даром что на десять лет его младше, из жалости его тянула. Что раньше, что теперь. Несчастным прикидывался. Химический завод все здоровье, мол, отнял. Он ей за то время, что вместе жили, ни копеечки не платил. А деньги у него большие были – на заводе-то эту, как ее?.. Ну, чем градусники заправляют…
– Ртуть, – онемевшими губами подсказала я.
– Во-во, ее воровал и продавал, а деньги на баловство тратил – наркотики разные. Это, значит, пока не посадили. И недолго отсидел, а вернулся такой тихий – враз вылечили. Ему бы работать, пока за старое не взялся, так Маринка жалела. Как же, здоровье плохое.
– Наверное, ей было неудобно брать с любовника деньги, – предположила я.
– Да с какого любовника?! – возмутилась Любовь Захаровна. – Брат он ей родной. Кормила, поила… Марина – женщина порядочная. После Руслана ей никто не нужен был. И тоже – гусь! Она ведь до него на таком хорошем месте работала. С телефонами была связана – такие верещалки, у вас, небось, тоже есть. Даже в руки брать страшно. Руслан ее с работы-то сорвал, дома посадил. А как помер, она без ничего осталась. Вот и перебивалась, как могла. Образованная, с институтом. Но немножко без работы-то посидела. Ее обещали назад на старое место взять и взяли, только меньше платить стали…
У меня голова шла кругом. Было от чего! Прежде всего, очень красивая блондинка совершенно не была похожа на женщину, представившуюся нам с Наташкой Татьяной – соседкой Анны. Разве только цветом волос и стрижкой. Такого удара моя интуиция явно не ожидала и затаилась, чтобы на ней не могли сорвать зло. Короче говоря, процесс мышления шел туго. Тем не менее я отметила два важных момента: Марина по работе была связана с мобильными телефонами, а ее брат, раньше работая на химическом заводе, вполне мог запастись ворованной ртутью на черный день. И еще у него борода… как у нашего художника. Надо быть редкостной идиоткой, чтобы при ответе на вопрос, почему маньяк имел возможность посылать сообщения с разных мобильников, зациклиться на одном варианте – он их крал. С другой стороны, по рассказу бабули, Марине не подходила роль маньяка. А что, если это братик? Проклятая борода!
– У вас есть телефон? – вклиниваясь в болтовню Любови Захаровны, поинтересовалась я.
– Дак зачем он мне нужен, зря деньги платить? На днях дочь ко мне переедет, я-то не очень хотела, но куда деваться – жалко. Восемьдесят лет, а совсем развалина. Таська, внучка, все жилы из нее вытянула, все лечилась, то от одного, то от другого, вот здоровье лекарствами и загубила, не тем будь помянута. Римма переедет, больше и звонить будет некому. Маринушка объявится, сама вам позвонит. Деньги-то, говорите, вам оставила?
Глаза бабули хитренько бегали с моего лица на Наташкино. Подруга невольно достала из своей сумки кошелек, порылась в нем и, вздохнув, протянула ей триста рублей.
– Это к тем пятистам. Чтобы, значит, им у вас не скучно было. Большего, к сожалению, позволить не можем. До особого распоряжения. А куда Марина подалась, не сказала?
– Как же не сказала – сказала. За деньгами.
Дальнейший разговор ничего нового не дал. Любовь Захаровна места работы Марины не знала. Не знала, и куда скрылся Геннадий.
…Во время нашего отсутствия художник расслабился – уснул, запрокинув голову и верхнюю половину лица Наташкиным платком. Боялся солнца. С этого момента я начала испытывать непонятное беспокойство. Эпизод с бородатым братиком Марины в рассказе бабули меня зацепил, но сконцентрироваться не удавалось. Отвлекала Наташка своими веселыми впечатлениями от визита.
Домой добрались без приключений, если не считать того, что на Варшавке, сразу после съезда с кольцевой, машина была остановлена сотрудником патрульно-постовой службы. Мы с Наташкой разом нагнулись, демонстрируя стремление завязать шнурки на моей левой кроссовке – подруге просто нечего было завязывать на своих тапочках-шлепанцах. Она упорно бубнила, что в них не убежишь, поэтому в случае чего сразу же выйдет с поднятыми вверх руками. Обсудить вопрос о возможности моего побега не пришлось, Рогожин довольно быстро вернулся на место. С документами у него все было в порядке.
У подъезда мы намеренно тепло простились, поблагодарив за помощь. Наталья прямо повисла на нем, как на родном, не давая вернуться в машину. Это его так расстрогало, что бедняга в одно мгновение даже с лица спал. Пришлось пригласить его на нечто, похожее на обед. До позднего вечера было далеко, а если бы рыжий детектив и заявился в неурочное время, то мы совершенно не виноваты – художник сам к нам въехал. Хотя и на моем шампуне.
По возвращении в квартиру Рогожин повел себя совсем странно. Даже учитывая его творческую натуру, нельзя же быть с таким прибабахом! Пока мы поочередно приводили себя в порядок, смывая следы чуждых нам личностей, он ощутимо нервничал, поглядывая на часы, как будто мы силком затянули его в гости. Было такое впечатление, что он устал и желает остаться наедине с самим собой. От бульона отказался, пролив его на стол, только котлету съел. Правда, без гарнира и из Наташкиной тарелки. Его исчезновения мы не заметили: пока возились с ликвидацией последствий обеда, он отправился в большую комнату, вроде как отдохнуть, но по пути слинял из квартиры. Бесшумно. Прихватив с собой уложенную нами с ночи сумку с вещами. Больше всего Наташка жалела подаренную мной новую зубную щетку.
С этого момента воспряла моя интуиция. Я начала активно соображать. Пожалуй, слишком активно, поскольку рванулась в Наташкину квартиру без нее и, соответственно, без ключей. К чести подруги, она и вида не подала, что считает мое поведение странным. Просто наблюдала, стоя в моих дверях и отмечая по часам время забега туда и обратно.
– Пять секунд! – спокойно констатировала она, закрывая за мной дверь. – Вторая попытка будет?
Я отрицательно помотала головой.
– Хорошо. А то придется как-то объяснять все Анастас Ивановичу. Не замедлит высунуться, ты прервала ее послеобеденный отдых. Надо думать, неслась ко мне за сумкой Анны?
– Там ключи от ее квартиры. А сама сумка почти такая же, как моя. И твоя, украденная. Только Анькина поновее будет. Ну что ж. Он сам выбирал…
– Надо позвонить, чтобы зубную щетку вернул. Или она нужна ему для рисования? Ты как думаешь?
– Я думаю, что это… Подожди! Срочно нужен телефон! Андрей! Он узнает через… Ох, я и ду-ура! Ты номера «Вольво» запомнила? Я только четыре цифры и три буквы.
– Так больше и не надо.
– Но я не помню последовательность!..
– Идем! – доставая ключи из своей сумки, решительно сказала подруга. – Я помню последовательность, но не помню все цифры. Вместе – мы сила! А если сила есть, ума не надо. Приложим совместные усилия – и порядок.
Мы действительно вспомнили. Заодно и проанализировали странное поведение художника. То, что он безошибочно приехал к дому Хрюшановой, понять можно. Номер дома я называла, но вот то, что остановился прямо у нужного подъезда… Не помню, чтобы я называла номер квартиры… Нет, точно не говорила! А зачем? Не на машине же вверх подниматься? Кроме того, художник наотрез отказался подняться к соседям Марины. Не потому ли, что боялся быть узнанным? Любовь Захаровна поминала бороду Маришкиного квартиранта. Вот только это была чужая борода – ее брата. И платочком-то он не зря в машине прикрылся… Если допустить, что вместо Рогожина все это время был бывший наркоман Генка… Нет, что-то не допускается.
После того как с трудом удалось прозвониться Андрею, мы привычно узнали от него свое прошлое, настоящее и будущее – к гадалке ходить не надо. В принципе все три стадии нашего развития ничем не отличались. Как родились безмозглыми мартышками, так ими и останемся. Похоже, в лице Андрея мы навсегда потеряли одного из друзей. Приятным, но очень коротким моментом был только один: услышав по телефону мой голос, детектив серьезно испугался. Наверное, решил, что нас взяли в заложницы, стреножив в Наташкиной квартире. То, что он орал в ответ на мои слабые попытки оправдаться, мне еще предстоит как-нибудь забыть, кроме, естественно, «безмозглых мартышек». В конце концов, пока еще существует официальная версия происхождения человека от обезьяны. На правду, тем более историческую, не обижаются.
