— Извините, вот мы с мужем очень мучаемся. И всё думаем, во сколько лет нашей дочке лучше потерять девственность. Что вы нам посоветуете?
— Оставить девочку в покое и больше самим заниматься сексом.
— Вы думаете? А мы с ним, как в постель ложимся, каждый день только про это и спорим, и у самих уже ничего не получается.
Молодая женщина:
— Скажите, пожалуйста, как мужчине объяснить про свободную любовь? А то договорились, что можем друг другу изменять, а он застукал и череп мне проломил. Видите на лбу швы?
Молодая девушка:
— Поставьте мне, пожалуйста, автограф на руку!
— Какой смысл, вы придёте домой и смоете.
— Нет, я вообще руки мыть не буду.
Вся эта ахинея не имела ко мне реального отношения. Обществу нравилась новая ньюс-мейкерша, и его не волновала степень моего соответствия образу. Никого не занимало, что я живу в одной квартире с двумя мужьями, что мои сыновья — не зарабатывающие студенты, что слухи о нормальной оплате на шестом канале сильно преувеличены. Что я не молодая, умотанная баба, обманутая в надеждах предъявить себя миру в качестве писателя, а не в качестве не понятно кого в ток-шоу «Я сама».
У наших журналистов, приходивших брать интервью, сразу ехала крыша, поскольку в комнату постоянно врывались персонажи, и я на автопилоте раздавала административно-хозяйственные поручения.
— А это кто?
— Это сын с девушкой.
— А это кто?
— Бывший муж с дамой.
— А этот вроде уже заходил с другой девушкой?
— Нет. Это другой сын. Они близнецы.
— А это кто?
— Друг сыновей с девушкой.
— А это кто?
— А это муж.
— А как вы пишете в таких условиях?
— Я пишу ночью, с двух до четырёх, когда все, в том числе и телефон, спят.
— А почему вы ещё все друг друга не переубивали?
— Потому, что мы все очень хорошие, очень терпимые и любим друг друга.
— Ну, вы даёте…
Иностранным журналистам приходилось труднее, они говорили: — Вы такие оригинальные. У нас бы все жили по разным собственным домам и встречались только в дни рождений и на рождество.
Никто не верил, что, работая в правительственной организации, Олег не может получить квартиру и что, работая на телевидении, я не могу её купить.
У одной моей знакомой был очень больной ребёнок, и я дала объявление в газету «Из рук в руки», прося поделиться опытом лечения подобных детей по моему телефону. Это было очень полезно, поскольку, кроме близких и знакомых, я долгое время видела только людей, которые от меня яростно хотели или психологической помощи, или выслушивания их недовольства передачей и феминистским движением. Так что человечество несколько померкло в моих глазах.
И вдруг по объявлению начали звонить толпы нормальных, и самое удивительное, что это были не только родители детей с таким же заболеванием. Это были люди, которые просто хотели помочь, подсказать, посочувствовать. Каждый раз у меня были чуть ли не слёзы умиления, когда по телефону диктовали очередной адрес и давали очередные советы. Я уже исписала целую простыню возможными вариантами, когда позвонила молодая девушка.
Она рассказала об очередном иглотерапевте, и поведала, что у неё у самой проблемы с ногами, что из-за этого никаких видов на личную жизнь, что хотела бы делать карьеру, но никто не берёт на хорошую работу, считая, что она портит вывеску фирмы и т. д. Я начала разъяснять, что основная проблема не в ногах, а в мозгах. Уж про это я знала очень подробно, она стала приводить примеры из своей жизни, я — из своей. Мы проговорили час, и я не призналась, что участвую в передаче «Я сама», что безусловно придало бы веса аргументам. Я малодушно понимала, что если скажу, девушка навсегда повиснет на мне, а я с трудом успеваю любить и поддерживать близких мне людей.
В сутках только двадцать четыре часа, и иногда я не успеваю сказать больше двух слов собственному ребёнку. Потому из душераздирающих писем отвечаю только на те, в которых могу помочь чисто информационно, направить в кризисный центр или что-нибудь в этом роде. Садясь за письмо, человек рассчитывает на меня. Но я не могу бросить проблемы близких, чтобы потратиться на проблемы далёких.
Короче, с колоссальным чувством вины перед незнакомой девушкой я положила трубку и пришла в ужас, глянув на часы. Уже десять минут, как Олег ждал у входа в метро. Я побежала быстрее лани, одновременно надевая очки на нос, застёгивая плащ и доставая ключи, так что, когда свалилась и пролетела весь коридор, руки были заняты, и мне не удалось ими затормозить. Боль в колене была такая, что я доползла до ближайшего дивана, где и обнаружил меня муж.
— Ничего страшного, — продиагностировала мама по телефону. — Это растяжение. Забинтуй эластичным бинтом и жди.
Я начала ждать. На третьи сутки ожидания часов в одиннадцать вечера позвонила героиня нашей передачи «Я хочу замуж, но мне нельзя», обаятельная врач «скорой», Тамара. Мы трепались о жизни, и в дверь позвонили.
— Подожди у телефони, — сказала я. — Открою дверь, только это будет дольше, чем обычно, у меня травма ноги, и я скачу на одной.
Когда я вернулась, Тамара потребовала, чтоб я помяла там, постучала так, назвала меня дурой и сказала, что сейчас приедет госпитализировать. Я упрекнула её в гипердиагностике, но ровно через час она приехала на машине, отвезла меня в больницу, и дежурный хирург мрачно сказал: — Быстро на стол.
Такого я не предполагала ни на секунду. На мне была футболка с разнузданной картинкой, купленная Олегом в финском секс-шопе, и прозрачно-ажурные трусы, в каких ходят на очень эротические свидания. Конечно, я чувствовала себя неловко, оказавшись в этом обмундировании на операционном столе, но не прошло и минуты, как операционную запрудила толпа скучающих ночных медсестёр и начала шепотом обсуждать подробности увиденного. Местный наркоз не спасал меня от присутствия, и был только один способ защититься: слушать всё это, закрыв глаза.
— Трусы, как у проститутки. Интересно, сколько такие стоят?
— А смотри, на футболке какой срам нарисован.
— Я всё понимаю, но чтоб в таком виде в больницу приехать, это вообще…
— А по-моему, это не она. Уж больно страшная.
— А думаешь, они там все на телевидении красавицы? На тебя столько грима положить, и ты будешь красавицей…
Когда в финале операции по откачиванию крови из колена врач сказал, что буду лежать в больнице месяц, я заорала так, как будто он делал мне всё без анастезии: — Лучше смерть, чем ваши медсёстры!
И Олег на руках увёз меня домой. Съёмки были через три дня, и я мужественно ковыляла на костылях. Ценой травмы усвоив, что контакт с медициной чреват психическими расстройствами, потому что, оказываясь в экстремальном состоянии, я не перестаю быть экспонатом кунсткамеры.
Телезрительская любовь проявлялась многообразно, многих я вдохновляла на стихи. Наиболее
