меряться силами, лучше ничего не знать. Черный Дракон — хранитель ритуалов и знаний, люди назвали бы его магом.
А тогда все они выстроились в кольцо, подобное нимбу над пылающей звездной головой. Внезапно от кольца отделился Дракон, меняющий цвета и, плавно взмахивая полупрозрачными, радужно переливающимися крыльями, приблизился к Шедару.
— Здравствуй, сын.
Голос его был одновременно тише шелеста травы и оглушительнее июльского грома. Шедар глянул в глаза приветствующего — и увидел тот же неукротимый пронзительно синий пламень, что и в своих глазницах. Он чувствовал — а значит, знал — что в жилах говорящего бурлит такой же расплавленный рубин, как и у него. Шедар выдохнул и склонил голову в приветствии, почтительном и радостном.
Радужно-бесцветный Дракон засмеялся, и по его хребту побежали струи лилово-белого огня.
— Мы ждали тебя. Пришло время вступить в круг и назвать имена.
Вдвоем они приблизились к остальным Драконам, и на краткое время круг вместил девятерых.
— Альхаге. — Тело Синего Дракона свивалось в кольца, постоянно меняя их размер и число.
— Менкар. — Белый застыл в неподвижности, только едва заметно подрагивали крылья.
— Бенетнаш. — В голосе Серого Дракона был гул камнепада, под графитово-серой чешуей будто перекатывались тяжкие валуны.
— Мицар. — Зеленый Дракон излучал свет… такими бывают солнечные лучи, смягченные летней зеленью.
— Ригель! — Взревел Красный и расправил крылья, полыхнувшие в темном, легком воздухе.
— Мегрец. — И Золотой собрат приветственно улыбнулся.
— Адхара. — Негромко прозвучало со стороны Черного Дракона.
— Альфард. — Назвал себя бесцветный.
Дракона, уходящего из восьмерки, в силу давней традиции именовали Мастером. Тот, кто достигал Бесцветия как девятой ипостаси Истинного Дракона, мог принять телесный облик и получал возможность опыта смерти. При этом Мастера ухитрялись сохранять свое драконье отношение ко времени, признающее только Всегда и Сейчас, умудрялись переводить на примитивные наречия слова своего универсального языка, и были вольны проходить в любые миры — даже в те, где не было Врат, и принимать формы живущих там существ, и на собственном опыте познавать все многообразие жизни. Но прежде чем уйти, Мастер должен был оставить преемника.
— Шедар. — Серебряный Дракон назвал свое имя, бывшее — как и у всех его собратьев — именем звезды, давшей ему жизнь и погибшей при его рождении. Когда Дракон чувствовал в себе достаточно сил, чтобы покинуть восьмерку и отправиться в свободное странствие, он избирал молодую и сильную звезду, способную вступить с ним в союз. Совершая ритуал мистического брака, Дракон окутывал светило бесчисленными витками полета, и когда все росчерки драконьего хвоста сливались в один светящийся кокон, Дракон и звезда соединялись. Она отдавала ему схожую с алмазной пыль, хранившуюся до времени в самом ее сердце; только лишь схожую, это вещество по сравнению с алмазом было примерно тем же, чем был алмаз по сравнению с пеплом. Дракон погружался в нее и терял цвет… и обретал способность и право невозбранно входить в любой из закоулков Мироздания. Он же в свой черед отдавал свое семя, которое могло выжить, только будучи погруженным в раскаленную утробу звезды. Многие годы проходили, прежде чем чрево звезды ощущало первые нетерпеливые движения молодого Дракона. Он рос, вспоминая все, что знал его отец, и, принимая всю мощь, которую отдавала ему мать. Жар звезды питал его, давал силы расти, — и неуклонно, постепенно убывал. Звезда остывала, становясь из ослепительно голубой — тускло красной, ее прежде бурлящая потоками первородного огня поверхность затвердевала подобием глиняной корки. И когда молодому Дракону приходил черед расправить крылья — приходил ее черед умирать, ибо он разрывал ее как бабочка кокон. Последние содрогания, последняя ослепительная вспышка заставляли вздрогнуть все Мироздание… и непорочно белый свет расходился как круги по воде от места, где родился Истинный Дракон.
— Приветствуем тебя, брат, — обратился к Шедару Адхара, — и теперь мы готовы принять твою Песнь, Мастер Альфард.
Потом Шедару еще довелось слушать Песнь Уходящего, но услышанная впервые от Альфарда всегда казалась ему самой лучшей: сладкой и прохладной, как весенний дождь, мудрой и радостной, как золото осенней листвы. А когда его отец покинул восьмерку, Шедар занял его место, рядом с Золотым.
Глава первая. Пепелище
Как долго они шли — никто из них не мог бы сказать. Давно был утрачен счет неслышным шагам, еле заметным поворотам каменного коридора, подъемам и спускам; час превращался здесь в вечность, а вечность становилась чем-то пугающе ощутимым. Они шли и шли, не оглядываясь и не разговаривая, ибо каменные своды гасили произнесенные слова, впитывали их, как песок — воду; вроде безвредное, но неприятное ощущение — будто кто-то ворует сказанное, схватывает слова у самого рта. Даже цоканье лошадиных копыт по каменному полу, и то было еле слышно.
— Ни дать, ни взять, шайка конокрадов после удачного промысла, — пробурчал себе под нос Сыч, — коням копыта войлоком обвязали, сами идут, тишиной от радости давятся… Долго ли нам еще кружить, мэтр Арколь?
— Тебе виднее, Сыч, — отозвался Арколь. — мы ж к тебе домой идем, ведь так? Ты нас ведешь…
Последние слова прозвучали не совсем уверенно, что не могло укрыться от внимания Крысолова.
— Не уверен… Моя б воля — после первого же поворота мы к одайнским борам бы вышли.
— Так пожелай этого, брат. — Тихо попросил Хэлдар, проводя ладонью по глазам. — Изо всех сил пожелай.
— Эх, брат эльф, куда уж сильнее. Не мастер я в этих магических штучках, не умею… — и орк помахал в воздухе руками, изображая псевдомагические пассы. — А так — все мои мысли о доме.
Тут Сыч неожиданно дернулся, как от удара, и из носа у него хлынула кровь. Да так сильно, что пришлось им остановиться, и Арколь, несмотря на протесты орка, заставил его лечь на пол, сам сел рядом и положил его голову себе на колени. Он ощупал своими длинными, чуткими пальцами лоб и шею Сыча, потом крепко сжал переносицу, и довольно долго держал свою узкую кисть на зеленоватом орочьем лбу. Не сразу, но кровь унялась, но Сыч еще с полчаса кашлял и сплевывал под ноги.
И снова тянется тусклой серой лентой каменный коридор. Как ни странно, путники почти не чувствовали усталости, не испытывали жажды и голода, и кони их так же безропотно, терпеливо шли навстречу неизвестности.
— О боги! Что за воздух тут! — не выдержал Сыч. — Не иначе на паутине настаивали. Поскорее бы на вольный ветер!..
И словно в ответ на его нетерпеливую просьбу тесный коридор сначала резко расширился до размеров небольшой пещеры, а затем и оборвался, сразу за порогом. Путники замедлили и без того небыстрые шаги и остановились, не решаясь выйти наружу. Арколь, подойдя совсем близко к порогу пещеры, осторожно выглянул наружу и присвистнул.
— Ну и дела! — и шагнул наружу, махнув друзьям рукой, мол, выходите.
Впереди серым крупным гравием рассыпался некрутой спуск, росли невысокие, редкие деревья, по правую руку темнела кряжистая, приземистая горная цепь, совсем рядом по крупным, обомшелым камням прыгала шустрая мелкая речушка, белая от пены. Дальше предгорное редколесье густело и переходило в настоящий лес.
— Это ж Безымянный Хребет! — оглянувшись, кивнул на горы Сыч. — И эти места я хорошо знаю…
