резкими чертами лица, бровями вразлет и темными глазами. Он казался хорош той особенной дерзкой красотой смелых в помыслах и поступках мужчин, при виде которых девичьи, да и женские сердца начинают отчего-то биться чаще. Отлично скроенный охотничий костюм прекрасно сидел и весьма шел ему, что на Александру, обладавшую хорошим вкусом, произвело сильное впечатление и к тому же показалось романтичным.
«Кто же это? Хозяин умер, да и был Протасов весьма пожилой человек. Больше, судя по письму Липушки, мужчин в доме нет. А он идет как к себе домой… Наверняка бывал здесь часто, – размышляла Александра. – Боже мой, а что, если это тот самый Николенька… как его? Полунин, кажется, о котором с таким восторгом рассказывала Липушка? Да, теперь я ее понимаю! В самом деле, он красив и вовсе не деревенский увалень! Ну что ж, повезло этой милой девочке…»
И она вздохнула не без зависти.
– Добрый день, сударыня! – подойдя, поприветствовал ее молодой человек. – Mille pardons[5], что вторгся к вам без приглашения и без спросу. Но меня извиняют обстоятельства. Позвольте представиться – Георгий Антонович Ский, владимирский помещик.
«Так это не Полунин! – изумилась Александра. – Георгий… какое красивое имя! А фамилия странная…»
– А вы, верно, Олимпиада Андреевна, дочь моего старинного знакомца Андрея Андреевича Протасова, точнее, старинного знакомца батюшки моего? – продолжал Ский. – Наслышан о вашей красоте, но, винюсь, думал, что описания вашей внешности льстят оригиналу. Однако что я вижу?! Обворожительности этой сельской жительницы может позавидовать любая светская дама, избалованная комплиментами поклонников. Ах, с какой печалью провижу я ваше будущее… наверняка вы уже просватаны за какого-нибудь местного медведя… Сможет ли он оценить вас? Даст ли вам видеть мир и предоставит ли возможность миру любоваться вами, или навсегда похоронит в этой глуши?
Александра смотрела на Ского во все глаза, дивясь не столько витиеватости его выражений, сколько бесцеремонности, с которой тот общается с дамой, не будучи с ней знаком, и позволяет себе суждения о ее жизни. Это заинтриговало Александру. И хотя приличий ради следовало бы признаться, что она не является той, за кого ее приняли, девушка не спешила это сделать.
– Благодарю вас, вы весьма любезны, – проговорила она, пытаясь принять вид застенчивой, истинно деревенской скромницы. – Однако скажите, Георгий Антонович, вы что же, из-под Владимира так и шли пешком? Где ваша коляска, где ваш багаж?
– Шутить изволите! – засмеялся Ский. – Нет, я не шел пешком. Но моя коляска застряла на мосту через Тешу! Мы въехали на мост и увидели, что перед нами стоит экипаж, у которого слетело колесо. Вместо того чтобы остановиться посреди моста и ждать, пока те люди починят свою колымагу и уедут, мой возчик отчего-то решил поворотиться. К сожалению, при неуклюжем крене доска под нами провалилась, и мы засели прочно! Возчик сказал, что Протасовка здесь совсем рядом, а если держать путь напрямик, дорогу можно еще сократить и подойти к дому через сад. Я и взял на себя такую смелость. И, надо сказать, благословляю теперь небеса за эту catastrophe с моим экипажем, потому что на пути моем возникли вы, Олимпиада Андреевна, и я могу прямо сейчас, вдали от посторонних взоров, сказать, что с самого первого взгляда…
Ский наговорил бы еще невесть что Александре, которая была и удивлена кое-чем, и ошеломлена натиском этого господина, и испытывала огромное удовольствие от этого натиска, и с трудом удерживала смех, – кабы не послышались торопливые шаги и перед баней не очутилась бы Зосимовна. Черные гусеницы ее бровей немедля ринулись под повойник, выражая несказанное изумление, кое овладело ею при виде незнакомца.
– Су-дарь, – проговорила она с запинкою, – позвольте спросить вас, кто вы и какими судьбами оказались здесь?
– Честь имею представиться, Георгий Антонович… Ский, – с достоинством отрекомендовался тот. – Я ехал из Владимирской губернии с визитом к Андрею Андреевичу Протасову, о чем давно уж было меж нами условлено.
– С визитом к Андрею Андреевичу?! – с видом крайнего недоумения воскликнула Зосимовна. – О господи, сударь, да неужто вам не ведомо, что Андрей Андреевич отдал богу душу уже с год тому?!
Ский с беспомощным выражением взглянул на Александру:
– Как так?! Быть не может?! Какое несчастье… Отчего же мне не ушло письма, об сем печальном событии извещающего? Ведь по количеству писем, коими обменялись наши с вами родители, можно было судить об их коротком знакомстве, об их дружбе…
– Стойте-ка, сударь, – сердито сказала Зосимовна. – Писем вашего батюшки и в самом деле не одна пачка, однако, с позволения спросить, отчего это мадемуазель Хорошилова должна извещать вас о кончине Андрея Андреевича?
Ский чрезвычайно удивился:
– Какая такая мадемуазель Хорошилова?!
– Да вот эта, – небрежно кивнула Зосимовна на Александру. – Вот эта самая!
– Как?! – снова до крайности изумился Ский. – А разве это не мадемуазель Протасова?!
– Да нет, я не мадемуазель Протасова, – сочла нужным вмешаться Александра, которой не нравилось, что о ней говорят, будто о неодушевленном предмете. – Меня зовут Александра Даниловна Хорошилова, и это мой экипаж застрял на мосту через Тешу, перегородив путь вам, господин Ский.
– Я отправила людей, его скоро вытащат, а багаж ваш будет доставлен с минуты на минуту, – сообщила Зосимовна, явно сделав над собой усилие. Похоже, будь ее воля, она вообще не замечала бы Александры.
Впрочем, та не разозлилась, а только усмехнулась, подумав о том, что Зосимовна ведь наверняка крепостная, а значит, сменись у Протасовки хозяин да окажись недоволен самовластностью домоправительницы, то вполне способен отправить ее на торги и продать невесть кому и куда. А хозяин легко может смениться, ну, к примеру, выйдет замуж Липушка… Да мало ли что! Ведь и хозяйка в Протасовке может оказаться совершенно иная, гораздо более сильная и непреклонная, чем теперешняя… Да, фортуна переменчива, об этом забывать не следует. Впрочем, Зосимовна, конечно, далека от философии и живет – словно по наезженной колее катится. Но Александра Хорошилова, коей в жизни всякое пришлось повидать и всякие дороги ощутить под своими ногами, прекрасно была осведомлена, сколь неверно и призрачно будущее, даже если в данный миг оно кажется определенным и незыблемым.
Она рассеянно оглянулась на кусты набиравшей цвет сирени, в которых послышался какой-то шорох. Наверное, птица спорхнула.
Впрочем, гораздо больше какой-то там птицы Александру занимало то, почему Зосимовна питает такую явную неприязнь к дочери старинного друга своего покойного хозяина. Ревнует Липушку, которую полагает безраздельной собственностью? Или тут скрыто что-то еще, о чем Александра не знает? Ну что ж, это еще предстоит выяснить… но для начала следует раз и навсегда осадить Зосимовну. Александра Хорошилова не может позволить себе зависеть от расположения или нерасположения какой-то крепостной бабы, будь это хоть даже и нянька Липушки и фактическая распорядительница в Протасовке.
И все-таки странное какое произошло совпадение. Протасов накануне своей кончины призвал в свой дом дочь и сына старых друзей. Какую цель он преследовал? Облагодетельствовать их? Или дать дочери подругу и… друга? Возможного жениха? А если так, то что же Полунин? Или он был неугоден отцу Липушки?
В следующее мгновение Александра опустила голову, чтобы скрыть улыбку: происходящее очень напоминало ремарки, коими снабжают действие господа драматурги. Сначала возле бани появилась она сама, потом – «та же и Ский», потом – «те же и Зосимовна», ну а теперь оказались «те же и Липушка». Выбежала из сада, радостная, оживленная, с букетом незабудок, с возгласом:
– А это мы вам в комнату поставим, Сашенька, то есть Александра Даниловна!.. – и осеклась при виде незнакомого мужчины.
– Это и есть Олимпиада Андреевна Протасова, – негромко проговорила Александра, исподтишка наблюдая за Ским и читая те выражения, которые в миг единый мелькнули в его лице.
Сначала это было острое разочарование, потом спокойствие холодной оценки и вот тотчас –
