неприязни. Николай с молодых лет и на всю жизнь оставался одним из красивейших мужчин своего времени. Конечно, в ту пору, когда он встретился со своей невестой, он еще не отличался той могучей статью, какая у него появилась потом. Он был очень худощав, а оттого казался еще выше ростом. Облик его и черты лица еще не имели той законченной красоты, которая потом заставляла сравнивать его с олимпийцем, Юпитером, персонажем античных камей и богом солнца. Однако черты эти были удивительно правильными, лицо – открытым, с твердо обрисованными бровями, прекрасным профилем, небольшим ртом и точеным волевым подбородком. Это был необыкновенно красивый юноша, высокого роста и прямой, как сосна. Английские леди, налюбовавшиеся им во время его визита в Англию в 1814 году, наперебой утверждали, что со временем Николай будет красивейшим мужчиной в Европе (и эти пророчества сбылись!).
При всем этом осанка и манеры его были свободными, он любил посмеяться – и легко очаровал прусскую королевну.
Шарлотта была счастлива назваться невестой этого красавца и с нетерпением ждала того дня, когда окажется в Петербурге и станет его женой. Прибыла она в Россию в июне 1817 года, и жених встретил ее у пограничного шлагбаума, с обнаженной шпагой, во главе войска. Кто-то видел в этом просто исполнение ритуала, однако Шарлотта предпочитала видеть то нетерпение, которое влекло к ней влюбленного Николая и которое лишало его сил ожидать ее в Санкт-Петербурге.
Первое впечатление ее о России, об императорском дворе было враз и радостным, и пугающим. С одной стороны, все ласкали ее. С другой стороны, она побаивалась и величественную вдовствующую императрицу Марью Федоровну, и государыню Елизавету Алексеевну, жену Александра, о скандальной славе которой была уже осведомлена…[33]
Несколько смутило Шарлотту появление некоей госпожи Екатерины Нелидовой, о которой было известно, что она была фавориткой покойного императора Павла, но при этом пользуется горячим расположением вдовствующей императрицы, будущей свекрови Шарлотты. Смущаясь перед этой некрасивой и уже очень немолодой женщиной, Шарлотта и вообразить не могла, что эта фамилия, принадлежавшая, казалось, сугубо прошлому, отзовется в будущем и причинит ей немало страданий.
Но сейчас думать о страданиях казалось просто кощунственно. Все с восторгом смотрели на молоденькую невесту – и охотно извинили ей маленькую оплошность, происшедшую, впрочем, не по ее вине. Гостья не переоделась к обеду, потому что фургоны с ее багажом еще не прибыли. А впрочем, она была прелестна и в своем закрытом белом платье из гроденапля, отделанном блондами, в хорошенькой маленькой шляпке из белого крепа с султаном из перьев марабу. Это была новейшая парижская мода, и дамы сумели ее оценить. Кавалеров в больший восторг привела изумительная талия принцессы, ее крошечная изящная ножка, легкость ее походки. Именно тогда Николай и назвал ее в первый раз маленькой птичкой.
Впрочем, вскоре она перещеголяла остальных дам роскошью нарядов. Особенно в день своей свадьбы, которая состоялась 1 июля. Чудилось, бриллианты – бесчисленное множество крупных коронных украшений, под тяжестью которых она была едва жива! – сверкали на ней ярче, чем на других. Может быть, оттого, что она надела их в России впервые в жизни: в Берлине прусский король воспитывал дочерей с редкой простотой. И, само собой, им не позволяли румяниться: это было тоже открытием новой жизни. Румяна оказались Шарлотте весьма к лицу. Словно в память о прошлой, скромной жизни, с которой она теперь прощалась навеки, Шарлотта приколола к поясу белую розу.
А впрочем, почему – Шарлотта? Ее теперь называли иначе – Александра, Александрина, даже Александра Федоровна (Шарлоттой она осталась только для влюбленного мужа). Еще до свадьбы она приобщилась Святых Таин и крестилась в православие. Обряд, в котором она ничего не понимала, почти не затронул ее душу, приближенные, сопровождавшие ее из Пруссии, откровенно рыдали, глядя на свою маленькую королевну, такую испуганную и явно растерянную… Однако эти неприятности, эти волнения, эти тайны не имели особого значения для Шарлотты. Она ведь была из тех милых женщин, которые способны полностью раствориться в заботах и делах своего мужа и для которых ничто в жизни не имеет значения, кроме жизни ее семьи.
Именно это делало ее счастливой. Именно это сделает ее несчастной, о чем она, конечно, не могла подозревать…
Одной из самых больших радостей тех дней были военные парады, которые устраивались в честь невесты. Германия – страна военных, страна особого почитания военных, и Шарлотте эти настроения были близки с самого детства. Словно на родных, смотрела она на проходящие перед ней войска гвардии, особенно на Семеновский, Измайловский и Преображенский полки, знакомые ей еще по пребыванию в Пруссии во время войны с Наполеоном. Она по-детски обрадовалась, увидев кавалергардов, шефом полка которых ей предстояло сделаться в скором времени. Разумеется, она и представить себе не могла, что ее сердечная жизнь, несколько потускневшая в браке, обновится, заиграет новыми красками именно благодаря им.
Но в ту пору она была совершенно очарована настоящим.
Тотчас же после свадьбы Николай Павлович (ему тогда исполнился 21 год) был назначен генерал- инспектором и шефом лейб-гвардии Саперного батальона. Это была весьма ответственная должность, на которой вполне проявились блестящие организаторские способности молодого великого князя.
Вообще в те годы все для него складывалось просто великолепно. Семейная жизнь была прибежищем и отдохновением. Александрина умела радоваться жизни и передавать свою радость окружающим. Ее все приводило в восторг, а если какие-нибудь досадные мелочи вызывали слезы, то они были столь же кратки, преходящи и очаровательны, как мгновенный слепой дождь, вдруг грянувший с солнечного небосвода. Ее любили все, даже придирчивая вдовствующая императрица. Не шутя говорили, что к снохе она более снисходительна, чем к своим дочерям. И уж конечно, чем к молодой императрице Елизавете Алексеевне – фигуре одиозной, чья репутация в глазах двора, мужа, свекрови была давно и непоправимо испорчена.
Между прочим, мнение Марьи Федоровны разделял практически весь двор, даже самые молодые придворные. Как-то раз государева семья посетила концерт знаменитой итальянской певицы Каталани. За появлением высоких гостей в ложе наблюдали воспитанницы Екатерининского Смольного института. И сразу отметили прелестное существо, впорхнувшее в зал тотчас за Марией Федоровной. Это была молодая дама в голубом платье, с приколотыми маленькими букетиками пурпурных роз по бокам. Такие же розы украшали ее маленькую головку. Она не шла, а словно плыла по паркету. За ней почти бежал высокий веселый молодой человек, который держал в руках соболий палантин и твердил:
– Шарлотта, Шарлотта, вы простудитесь!
Молодая дама поцеловала руку государыне Марье Федоровне, которая ее нежно обняла. Институтки зашушукались:
– Какая прелесть! Кто это такая? Мы будем ее обожать!
Классная дама пояснила:
– Это великая княгиня Александра Федоровна и великий князь Николай Павлович.
Тут раздался третий звонок, и вошел император Александр Павлович. Вслед за ним появилась маленькая дама в сером платье, белом чепце, окутанная белым газом, с красными пятнами на лице.
– Ах, какая противная, – зашушукались институтки, – кто это?
– Это императрица Елизавета Алексеевна! – сердито ответила классная дама.
– Она точно старая гувернантка. Сразу видно, что ее никто не любит!
Отнюдь не из корысти Александрина отбивала пальму первенства у своей belle-soeur[34].
Она инстинктивно пыталась избегать всех и всяческих неприятностей, вот и старалась держаться в стороне от Елизаветы и этим заслужила еще более нежное отношение свекрови и ее приближенных, может быть, даже и императора, который с радостью видел, что дочь обожаемой Луизы пусть и не столь же умна, как мать, но, во всяком случае, столь же очаровательна.
Жизнь казалась Шарлотте сплошным беззаботным праздником. Прогулки верхом, балы, поездки и экскурсии в Кронштадт, где император проводил смотр флота… Многочисленное общество, в котором дамы, по ее мнению, более отличались нарядами, чем красотой, а кавалеры были скорее натянуты, чем любезны, было, однако, веселое: присутствие императора Александра, очарование, которое он умел придать всему, что ни предпринимал, наэлектризовывало весь двор. Как-то раз он сам взял ружье, дал по ружью каждому
