Она снова легла на спину и уставилась в потолок. Дика, разбуженная беспокойством хозяйки, встала с коврика и подошла к ней. Ульяна опустила руку и почувствовала мокрый собачий нос.
— Он тебе тоже понравился бы, — улыбнулась Ульяна. — Вы бы поняли друг друга.
Так что же, почему она не захотела продавать ему ружье? Она улыбнулась в темноте. Именно потому, что это ружье может попасть к нему в руки только вместе с ней. Или никак.
А здорово Сомыч подсуетился и ввернул про Лондон. Наверняка Купцов подумал, что она собирается выставить ружье на аукцион.
Но если это ружье ему нужно позарез, то что он предпримет в этом случае? Узнает про аукцион и поедет покупать его туда?
Она засмеялась, а Дика фыркнула, будто осуждала хозяйку. С какой стати она смеется ночами?
Без сна лежал и в своей ароматной постели — простыни пахли хвоей — Купцов. Стоило ему закрыть глаза, как он видел ее. Длинные ноги в черных лодочках — на самом деле, она не обманула его по телефону, у нее тридцать восьмой размер. У его первой жены был такой, и он, совсем молоденький муж, покупал ей туфли на свой вкус. Она покорно носила их, пока не призналась, что ей совсем не нравится та классика, которую он покупает. Ей нравились яркие, с бантиками, на огромных каблуках. Но это он узнал после, когда она вышла замуж за соседа по даче.
А какая фигура у этой женщины! Он застонал, почувствовав, как поднимается над ним простыня, и лег на бок. С ним творится что-то невозможное.
В гостинице было тихо, да этот теремок и гостиницей называть слишком банально. Это терем, с резными перилами, косяками, подоконниками. Какой-то умелец работал явно не только за деньги, а душу освобождал. Вот уж разошелся. А на тереме, на фронтоне, наяду усадил. Не с Ульяны ли Михайловны вырезал?
От шутливого вопроса у Романа внезапно испортилось настроение. Наяда-то какая грудастая и задастая. Чтобы ее ваять, нужно смотреть на натуру. Может быть, на самом деле то был влюбленный мужик?
«А тебе какое дело, Купцов? — поинтересовался он у себя. — Ты зачем приехал? Вот о том и думай!»
Он и думает, потому что Ульяна Михайловна заявила, что ружье — неотъемлемая часть ее самой.
Так, может, прямо сейчас, ночью, пойти да взять ружье вместе с Ульяной Михайловной? Ох, хулиган ты, хулиган, Купцов. Но, наверное, вся твоя порода такая. Почему его дед взял и спрятал номер счета в швейцарском банке на ружье? «Его искать — все равно что бриллианты в стульях», — вспомнил он любимое произведение мужчин, причем разных возрастов и разного круга. Как будто там про что-то написано такое, чего женщинам не уловить, сколько ни читай.
Откуда-то донеся бой часов, он напряг слух и посчитал: три раза. А потом это подтвердил местный живой петух.
Рой мыслей, прожужжавших ему всю голову, внезапно его покинул, и Купцов уплыл в сон.
А утром его взял под свою опеку приставленный к нему егерь, который повез Купцова по узкоколейке в глубь тайги. Он сказал, что там вальдшнепы тянуг колоннами, как раньше на первомайской демонстрации. И хотя ехал он сюда, лишь прикрываясь охотой, услышав такое, почувствовал, как в нем взыграл нешуточный азарт. Купцов мигом собрался. До вечерней тяги еще много времени, но и дорога — не рукой подать.
Когда и Ульяна ушла, сытый Сомов развалился в кресле и подозвал жену.
— Сядь-ка, посиди, отдохни. — Он протянул ей руку, она подала свою, Сомов сжал ее маленькие пальчики и усадил рядом с собой. — Здорово ты всех накормила. — Он погладил живот, который круглился под клетчатой рубашкой.
— А где наш Трушак? — Надюша заглянула под стол.
— Наш Трувер, — подчеркнул Сомов величественное собачье имя — так называли средневековых французских поэтов-певцов, соперников трубадуров, — изволит отдыхать.
— Колобок вроде тебя. — Она щелкнула мужа по животу.
Он перехватил ее руку и поднес к губам, так он делал всегда, когда хотел, чтобы она прекратила заниматься любимым делом — насмешничать.
— Что скажешь, как тебе гость? — поинтересовался Сомов у жены.
— Ну, мужик в самом соку. — Она сощурилась. — А тебе как?
— Пока он ехал из города, я навел кое-какие справки. Хорош плейбой, во всех смыслах. Хорош. Но поколбасил вволю. Сейчас время таких, как он. Что хочу взять — беру, законы не просто почитаю, а внимательно читаю, — он поднял брови, призывая оценить каламбур, — чтобы не пропустить в них ни одной лазейки.
Надюша усмехнулась и ласково погладила его по щеке:
— Ты мне про себя рассказываешь, да? Сомов довольно засмеялся.
— Молодой человек мне нравится. Но вот я подумал, а по зубам ли он нашей Ульяне? — Он свел мохнатые, как два шмеля, брови.
— Ты лучше по-другому вопрос задай: по зубам ли ему наша Ульяна?
— Ты так думаешь? Ты думаешь…
— Я думаю, это тот мужик, которого она ждала всю жизнь. Вот что я тебе скажу.
— А она… разве ждала? По-моему, ей вообще никто не нужен.
— Ох, Сомыч ты, Сомыч. Назвать глупым тебя нельзя, это будет неправда. В общем, мужик ты, Сомыч, и больше никто.
— А я больше никем и не хочу быть. — Он потянулся к ней и потерся щекой.
— Знаешь, каких мужиков любят женщины?
— Ну тех, которые все в дом несут, о семье заботятся. — Он выжидательно посмотрел на жену, как смотрит большая собака в надежде на кусочек сахара.
Надюша молчала, вероятно, рассчитывая услышать продолжение.
И Сомов продолжил:
— Который не путает со своим день рождения жены и делает ей подарки. Кстати, подумай-ка, что тебе подарить на нынешний?
Она молча кивнула, не отрывая от него глаз, потому что, кажется, впервые в жизни он произносит столь осмысленную речь о мужчинах. Стало быть, о себе.
— О каком еще муже может мечтать женщина? — Он потерся щекой о ее щеку.
— О гладко выбритом и благоухающем, — засмеялась она.
Сомов расхохотался:
— У тебя очень быстрый ум, ты знаешь?
— Как ноги у балерины, — ответила она. — Ты не станешь спорить, что голова отдает команду ногам, чтобы они топтали сцену?
— Вот о том я и говорю. — Он снова сел прямо и, словно самому себе, разъяснял: — Выходит, это Ульянин мужчина.
— Да. И мне кажется, они оба об этом догадываются. То есть нет, они чувствуют. Я могу читать язык глаз и язык жестов. Без этого, знаешь ли, никогда не получаются характерные танцы.
— Но они, по-моему, без танцев обошлись, а?
— Это был танец взглядов, танец мышц. — Она задумчиво посмотрела в окно. — Как бы я хотела, чтобы… — Нет, не стану говорить вслух. Я верю, что правильно говорят: все будет так, как должно быть, даже если будет не так.
— Пойду-ка я к себе в кабинет, — сказал Сомов, вставая.
— Ты сегодня еще не наработался? — изумилась жена.
— Чуть-чуть доработаю и приду. Жди меня в постели. — Он подмигнул ей, а она засмеялась, розовея.
Сомов вошел в кабинет, еще раз обдумывая ситуацию. Итак, Ульяна отказалась продавать Купцову ружье. Она не хочет воспользоваться и помощью отца. Но у него сердце срывается с места, когда он видит в ее глазах муку. А чем ближе срок погашения кредита, тем эта мука сильнее.
Он не будет ее спрашивать, не будет предлагать помощь. Он сделает это без нее. Потому что ему нужен полноценный работник и сообразительный партнер. Беспокойство ее отвлекает. А они теряют деньги.
Сомов уже звонил и уже дал указания, поэтому сейчас, садясь в кресло возле письменного стола и набирая номер телефона, он хотел уточнить, все ли в порядке. «Абонент временно недоступен», — ответил
