— Но мчаться в Москву — не ближний свет.
— Такая женщина, как она, легка на подъем.
— Ну ты у меня и сильна, жена. Чем я тебе так понравился?
— Своей непосредственностью, — ухмыльнулась Надюша. — Мужчины, особенно некоторые, до седин остаются детьми. А поскольку у нас с тобой нет общих детей, то ты вместо нашего ребенка. Мне это нравится.
— Ребенок? — прорычал он. — Вот я тебе покажу сейчас, какой я ребенок. — Он схватил ее за обнаженные плечи, потащил к себе и набросился на нее с поцелуями. Усы щекотали ей лоб, веки, губы, шею, развилку между грудей. — Пошли скорей, — прорычал он ей в самое ухо и легко, как пушинку, поднял из плетеного кресла.
Он внес ее в дом, ногой запер дверь, замок щелкнул. Надюша закрыла глаза, чувствуя, как разгоняется кровь, она бежит быстрее, быстрее, как бывает в объятиях своего мужчины. Единственного, созданного для тебя и найденного тобой. Она знала, как это хорошо и как трудно найти себе мужчину, а еще труднее удержать его. Но она кое-чему научилась за свою жизнь и хотела помочь младшей подруге. «У Ульяны все будет хорошо», — подумала она, а Сомов уже навалился на нее, придавив тяжестью, которую в такие минуты женщины не воспринимают как тяжесть…
С тех пор как Сомыч уехал и на Ульяну свалились все дела, у нее и минуты свободной не было. Особенно трудно с финансовыми документами — чтобы поставить свою подпись, надо вникнуть в то, куда именно идет каждый рубль. Она уходила из дома рано утром и, не заходя в контору, носилась по производственным участкам, ездила в райцентр, в налоговую инспекцию, в город.
Купцов не звонил. Что тут удивительного, без «скотта» она ему неинтересна, усмехнулась Ульяна, делая вид, что изучает заявку на уголь для пикника. А почему тогда… зачем была та страстная сцена в спальне? Ведь они оба были искренни? «Ульяна, ты разве не знаешь, что у мужчин бывают женщины на одну ночь?» — насмешливо спросила она себя.
«Так бывает и у женщин — мужчины на одну ночь», — вполне серьезно ответила она себе. И, заставив себя выбросить из головы все мысли о Купцове, принялась быстро-быстро тыкать по клавишам компьютера. Заявку на уголь она должна выполнить немедленно, потому что отпускной сезон в полном разгаре и надо как можно яснее понять возможности этого вида бизнеса для заказника.
Сегодня ей придется сидеть долго, время отъезда на конференцию приближается, пора закончить дела, чтобы быстро передать все Сомычу, потому что они пересекутся всего-то на день-другой.
Она откинулась в кресле и потянулась. Завтра, да почти уже сегодня, пятница. Выходные — это хорошо, но и они на сей раз для работы. Хотя лучше бы найти время и прогуляться с Дикой на Бобришку. Егеря, конечно, следят, но лето, отдыхающие едут и сюда, они разные, и дурноголовых немало встречается.
Наконец она закрыла файл, в котором работала, на экран выплыла любимая хранительница экрана — львица, гордо уставившаяся в одну ей ведомую даль. Хороша кошечка.
Ульяна выключила свет, вышла в коридор и там погасила, а на крыльце оглянулась на контору. Темно и тихо, все, как и должно быть.
. Из-за угла вынырнула Дика, она дружила с Красилой, они довольно мирно проводили вечера, когда Ульяна брала ее с собой. Трувера Сомовы пристроили, уезжая, к знакомым в самой Ужме, которые души не чаяли в этом пузанчике.
— Пошли, Дичка. — Ульяна наклонилась к ней, почесала любимое местечко на шее, собака вытянула голову, требуя повторить.
— Дома, дорогуша, дома.
Ночь была темная и теплая, наверняка завтра пойдет дождь, но это уже пора грибных дождей, Ульяна против них не имела ничего. Она и сама любила набрать корзинку, особенно маслят, скользких и маленьких, которые так замечательно хрустят на зубах, соленые.
Она открыла калитку и закрыла ее, вставила ключ в дверь, повернула, удивившись — надо же, второпях закрыла на один оборот. Впрочем, чепуха, она могла вообще не закрывать.
«Да неужели?» — спросила она себя, внезапно разозлившись. Однажды она не заперла дом, и что вышло? Не вышло, а вошло. Вошел Купцов и впился в ее ружье. Вот тогда-то все и закрутилось, пришел конец ее спокойной, размеренной жизни. Нет, не внешней, а внутренней. Она не может отрицать, что этот мужик задел ее. Больше, чем должен был. Надо же, усмехнулась она, осуждая себя за глупость, надо же вообразить, что бывает что-то вроде любви с первого взгляда. Это у мужика-то под сорок и бабы под тридцать? «Перестань, — сказала она себе. — Это игры для недоразвитых подростков».
Ульяна открыла дверь и закрыла ее. Включила свет, огляделась, сама не зная почему. Что-то неосязаемое насторожило ее. Запах? Да, запах. Но чего? Чужой запах, слабый табачный. Она принюхалась. Может быть, в печке что-то не прогорело до конца? Но она топила ее вчера, недолго, просто жгла бумаги. Ну конечно, это запах горелой бумаги, наверняка, сказала она себе и пошла на кухню. Поставила чайник, но ловила себя на том, что настороженность не покидает никак.
А может быть, эта настороженность происходит от другого? От желания присматриваться, прислушиваться? Она вздохнула и с трудом призналась себе, что всякий раз, возвращаясь домой, она ждет чего-то от него, от Купцова, какого-то знака, если угодно. Иногда ей казалось, что придет домой, а он неизвестно как окажется у нее в доме. Или на крыльце, ожидая ее возвращения.
Почему она сама не звонила ему? Это и просто, и сложно объяснить. Она не хотела оказаться в положении человека, которому нужно сочувствовать. Если другой не хочет свое сочувствие высказывать сам. Так принято у людей — человек, который тебе небезразличен, попал в переплет, и ты хочешь его ободрить. Но если этого не происходит, значит, ты ему совершенно безразличен. В общем-то ради того, чтобы это узнать, она и устроила свою мистификацию.
Только Ульяна не знала, насколько трудно ей будет принять безжалостный ответ: она ему безразлична.
Ульяна прошла в коридор, ее взгляд скользнул по металлическому шкафу. Она почувствовала, как сердце сорвалось с привычного места. Замок болтается на петле, он не закрыт.
Она бросилась к шкафу, рванула дверцу. Виски сдавило, в них застучало так громко, будто кто-то по этому железному шкафу долбил кувалдой.
«Скотта» на месте не было.
— О черт! — выругалась она. Все еще не веря собственным глазам, Ульяна оглядывалась по сторонам, пытаясь ухватиться за соломинку — может, она сама, затюканная делами, переставила его и забыла…
Забыла? Переставила? Если бы она слетела с катушек, то такое можно предположить. Она в полном здравии. А это означает, что ружье украли! Более того, открыли дом ключом, а не взломали. Ну почему, почему она не застукала вора на месте. Как тогда… Купцова? Он бы получил свое!
Она металась по дому, осматривая, не пропало ли что-то еще, хотя точно знала, что ничего. Только «скотт-премьер». Внезапно в голове всплыли слова матери: «Я не удивлюсь, если у тебя украдут ружье на самом деле».
Вот тебе и на.
Призывая себя успокоиться и не пороть горячку, она заварила чай, налила Дике здоровенную миску молока.
Она пила чай и думала, как поступить. Искать Ваньку Мокрого — глупо. Надо думать самой. А для этого проанализировать, кому это могло понадобиться больше всех. Кто мог сделать такой заказ. Она засмеялась глупому вопросу. Она еще спрашивает? Она еще думает?
Но ключи от дома? Он не мог их увезти с собой. А когда она была у него в доме, он не отходил от нее ни на шаг. Она пребывала все-таки в своем уме и не впадала в прострацию. Разве что на несколько секунд…
Она вскочила и побежала осмотреть замок. Господи, да этот замок можно открыть без всякой фомки. Одно название — замок.
Предположить, что Купцов сам приехал и влез к ней в дом, она не могла. Но заказать, чтобы украли ружье? Да почему нет? Коллекционер всегда патологическая личность, для которой нет преград в достижении цели. А если он не позвонил, значит, сообщение о краже его не сильно удивило?
Ульяна помотала головой, пытаясь прочистить мысли.
Но они набегали одна на другую, ей ничего не оставалось, как подчиниться главной: завтра она садится
