который нанес быку двенадцать ударов, прежде чем поразил его насмерть. В публике поднялся ропот, но Галлиен объявил, что считает это подвигом, потому что «столько раз дать промах по быку — дело нелегкое».
* * *
Диоклетиану было предсказано, что он вступит на трон после того, как убьет кабана, и он, поверив этому, вел необычайно ожесточенную охоту на кабанов. Но в кесари вместо него все проскакивали другие. Тогда он сказал:
— Кабанов-то убиваю я, а едят-то их другие.
* * *
Много острых слов приписывается знаменитому Цицерону.
— Не надо терять надежды, — говорили ему после того, как Помпей, сторонником которого был Цицерон, потерпел поражение, — у Помпея остается еще семь орлов (т. е. знаков с орлами, знамен при легионах).
— Это бы кое-что значило, если б мы сражались с воронами, — отвечал Цицерон.
— Кто был твой отец, Цицерон? — спросил его некто, чья мать пользовалась не совсем хорошей славой.
— А ведь твоей матери, — отвечал Цицерон, — пожалуй, было бы трудно отвечать, кабы ей сделали такой вопрос о тебе.
* * *
Когда у него спрашивали, какая из Демосфеновых речей ему нравится больше всех, он отвечал:
— Которая всех длиннее.
* * *
При обсуждении закона в сенате один из сенаторов, Галлий, человек весьма преклонного возраста, сказал, что пока он жив, он не допустит издания такого закона.
— Ничего, можно и подождать, — заметил Цицерон, — Галлий назначает очень недолгую отсрочку.
Когда его упрекали в том, что он больше сгубил людей своими обвинительными речами, чем спас защитой, он отвечал:
— Это правда, ибо у меня совести больше, чем красноречия.
* * *
Один человек, хваставший глубоким знанием законов, на самом же деле, как всем было известно, круглый невежда в них, был однажды вызван в суд свидетелем по какому-то делу и на обычный вопрос отозвался, что он ничего не знает.
— Ты, верно, думаешь, что тебя спрашивают что-нибудь о законах? — заметил на это Цицерон.
* * *
Друг Цицерона Аттик в старости столь жестоко страдал от водянки, что решился уморить себя голодом. Но голодание, вместо того чтобы убить его, наоборот, прекратило его болезнь. На убеждения врачей, что теперь он здоров и что ему остается только пользоваться жизнью, он отвечал:
— Я уже так близко подошел к смерти, что мне совестно возвращаться вспять.
И он доморил себя голодом.
* * *
Угощая Цицерона за ужином вином, хозяин настойчиво обращал его внимание на качества напитка, уверяя, что вину этому сорок лет.
— Скажи, пожалуйста, — заметил Цицерон, — а каким оно еще выглядит молодым для своих лет!
* * *
— Кто это привязал моего милого зятя к мечу? — острил он над чрезвычайно малорослым мужем своей дочери.
* * *
Некто Ваниций попал в консулы, но проконсульствовал всего лишь несколько дней. Цицерон говорил про него, что в его консульство свершилось настоящее чудо: не было ни весны, ни осени, ни лета, ни зимы.
* * *
Этот же Ваниций упрекал Цицерона, зачем тот его не посетил, когда он был болен. Цицерон отвечал, что собрался было его навестить во время его консульства, но в дороге его застигла ночь, — намек на кратковременность этого консульства.
* * *
Цицерон узнал о смерти Ваниция случайно, по слухам. Встретив уже после того одного из слуг Ваниция, он задал ему вопрос, все ли у них в доме благополучно. Тот отвечал утвердительно:
— Ну, значит, он в самом деле умер, — заключил Цицерон.
* * *
Адвокат Крисп имел слабость сильно убавлять свои годы. Однажды, поймав его на этом, Цицерон сказал:
— Выходит, что мы вместе с тобой говорили речи еще до твоего рождения.
* * *
Его зять то и дело твердил, что его жене тридцать лет.
— Знаю и не сомневаюсь, — заметил Цицерон, — ведь ты мне уж двадцать лет твердишь это.
* * *
Римский полководец Ливий Содикатор не отличался особенно блестящими воинскими дарованиями, но не упускал случая выставлять свои заслуги. Так, он допустил карфагенян занять Тарент, а сам укрылся в его крепости. После этого к городу подступил знаменитый Фабий Максим и отнял его у неприятеля. Ливий же, сделавший в это время несколько удачных вылазок из крепости, не преминул поставить Фабию на вид, что он взял город лишь благодаря ему, Ливию.
— Будь спокоен, я этого не забуду, — успокоил его Фабий. — Если бы ты его не отдал врагу, то мне не было бы и надобности брать его.
* * *
В войне с карфагенянами Фабий держался той же системы, какую принял Кутузов во время войны 1812 года: он отступал перед неприятелем, вечно беспокоя и истощая его длинными переходами. Многие из его подчиненных осмеивали его распоряжения, но он неизменно твердил:
— Боязнь насмешек, по-моему, хуже, чем трусость перед лицом врага.
* * *
Катон столкнулся с прохожим, несшим большой ящик. Носильщик сначала крепко ударил его этим ящиком, а потом уже крикнул:
— Берегись!
— Разве ты еще что-нибудь несешь, кроме этого ящика? — спросил его Катон.
* * *
Он же, по поводу множества памятников-статуй, поставленных в память малоизвестных людей, сказал:
— По-моему, пусть лучше все спрашивают, почему Катону не поставлено памятника, чем иметь памятник среди таких людей.
* * *
Известный в Риме шут Гальба отвечал знакомому, который просил у него на время плащ:
— Если дождь идет, так плащ мне самому нужен, а если не идет, так зачем он тебе?
* * *
Он же, когда ему подали где-то рыбу, одна половина которой была уже съедена накануне, так что она лежала той стороной вниз, а нетронутой вверх, сказал:
— Надо есть ее поскорее, а то снизу из-под стола ее тоже кто-то ест.
* * *
Некий весьма посредственных дарований оратор однажды старался изо всех сил тронуть своих слушателей и, окончив речь, остался при полном убеждении, что он достиг своей цели.
