обновленной, с еще большей жизненной силой. Редактор предложил заголовок «Нынешний кризис выявит подлинных друзей России». Автор согласился. Статья, однако, не привела к восстановлению отношений с офицерами.
Они, правда, явились на проводы Яхонтовых, но лишь потому, что Мальвина Витольдовна была дамой-патронессой русского военного санатория в Токио. И 20 марта, в час прощания, на борту русские офицеры поднесли Мальвине Витольдовне роскошный букет. «Члена шайки Керенского» они игнорировали. Но в общей толчее проводов это прошло не особенно заметно.
И вот на борту японского судна «Карио-мару» Яхонтов впервые в жизни пересекает океан. По нынешним понятиям скорости тогда были невысокие. Но переход не казался мучительно долгим. Яхонтов был рад возможности отдохнуть и поразмыслить. Среди пассажиров было много американских миссионеров, возвращавшихся из Китая с семьями. Олечка целыми днями играла с американскими ровесницами. С Яхонтовыми плыли их друзья — две семейные русские пары, которые решили попытать счастье в Америке. Рассуждая о кисельных берегах, молочных реках, которые ожидали их в стране демократии и равных возможностей, они склонялись к мысли о том, чтобы купить всем вместе ферму в Калифорнии. Подразумевалось, что в сем предприятии примут участие и Яхонтовы. Виктор-Александрович не препятствовал Мальвине Витольдовне обсуждать эти маниловские планы. Его спутники, казалось, совсем позабыли, что еще идет война. И если, как он писал в «Джапан адвертайзер», для него отпала возможность сражаться на Восточном фронте, он скрестит свою шпагу с неприятельской на Западном. Слава богу, у него блестящее военное образование, разносторонний опыт, в том числе фронтовой. Такие специалисты на дороге не валяются, тем более в САСШ (так русские тогда называли США).
Оставив семью в Сан-Франциско, который всем сразу как-то очень понравился, Яхонтов с легким сердцем сел в поезд, идущий на восток. Впервые был он в США, впервые пересекал Американский континент, каждый миг приносил новые и неожиданные впечатления. Яхонтову доводилось быть в Германии, Франции, Англии, Норвегии, не говоря уж о восточных странах. Америка сразу пленила его красотой пейзажей и простором, размахом, которого он не встречал нигде, за исключением, разумеется, России.
Видимо, Яхонтов попал действительно на другой край земли. То, чем он жил, было бесконечно далеко и мало кого интересовало. Попутчиком Яхонтова оказался профессор Гарвардского университета. Яхонтов знал, что это один из лучших университетов мира, и с должным почтением внимал своему спутнику. Тот очень подробно доказывал, что Нью-Йорк — «не Америка» (это потом Яхонтов слышал тысячи раз), а что «истинный вкус Америки» имеет только Бостон. Яхонтов узнал много интересного о Бостоне, но его не то что укололо — удивило, что профессор ни о чем не расспрашивал его самого. Когда же Виктор Александрович что-то сказал об архитектуре Петрограда, профессор невозмутимо заметил, что Россия не входит в круг его интересов. По доброте душевной Яхонтов сделал вывод, что он встретил ученого-чудака. Он еще не знал тогда, что это чисто американская черта, свойственная миллионам жителей этой страны.
Как и всех европейцев, впервые попадающих сюда, его ошарашил Нью-Йорк. Ошарашил и очаровал. Ему сразу понравился этот город — размахом, динамизмом, тем, что Виктор Александрович назвал для себя дерзостью. В Нью-Йорке его встретил русский генеральный консул Михаил Михайлович Устинов. Он помог Яхонтову устроиться в недорогой, но приличной гостинице, отвез в «Утюг» («Флатайрон») — так из-за его формы называлось здание, которое занимала русская военная закупочная комиссия. Яхонтова поразил огромный штат офицеров, который набился в этот далекий от фронтов «Утюг». Поразило и то, что офицеры учинили ему форменный допрос о его позиции, взглядах на те или иные стороны событий в России. Поразил тон, какой они взяли в разговоре с ним, боевым офицером, два года проведшим на фронте, пусть и с ушедшим в отставку, но генералом! Яхонтов был не из тех, кого можно «взять на испуг». Отвечал резко, сам в свою очередь ставил вопросы в лоб. Ему очень быстро стало ясно, что перед ним — сбитые с толку люди, политически не то что наивные — инфантильные. Ему показалось, что вся Россия для них персонифицировалась в личности царя, что без царя Россия, народ, страна для них нечто пугающее, непонятное и им гораздо легче думать, что такого вовсе и нет, «потому что не может быть никогда».
Консул Устинов только рассмеялся, когда при прощании Яхонтов поделился с ним своим мнением о нью-йоркском офицерском обществе.
— Ах, дорогой Виктор Александрович! Не судите да не судимы будете. Смотрели сегодняшнюю «Таймс», нет, не лондонскую, а здешнюю, «Нью-Йорк таймс»? Опять сенсация — падение большевиков. Ей-богу, это уже раз в двадцатый. Я — не верю, пытаюсь сопоставлением различных источников вылущивать истину, как ядро из орешка. Знаете, я сразу не поверил даже тогда, когда они написали о гибели генерала Корнилова…
— Лавр Георгиевич?!
— А вы не знали? Погиб. В бою под Екатеринодаром. Так вот, я пришел к убеждению, что наша несчастная родина вышла за пределы исторической логики. Что вы удивляетесь этим молодым людям из «Флатайрона»? А как реагировать мне? Вот фотокопия одного прелюбопытнейшего, во всяком случае для меня, документа.
Устинов достал из бумажника фотографию. Яхонтов прочел:
«Российский народный Комиссариат иностранных дел имеет честь уведомить Американское посольство в Петрограде, что русский консул в Нью-Йорке господин Устинов отстраняется от исполнения должности и что консулом Российской республики в Нью-Йорке назначается гражданин Джон Рид.
— Кто такой Чичерин и кто такой Джон Рид?
Устинов аккуратно уложил фотографию в бумажник, вздохнул:
— Простите, это моя вина. Как консул или, вернее (он усмехнулся), как бывший консул я должен был ввести вас в курс не только здешних, но и российских дел. Когда господин… вернее, э-э-э… товарищ Чичерин подписывал мою — как бы это выразиться? — отставку, он был заместителем Троцкого. Сейчас он сам министр, то есть народный комиссар иностранных дел.
— А Троцкий?
— Не падайте в обморок, господин генерал. Троцкий теперь командует Красной Армией…
— Они с ума сошли? — воскликнул Яхонтов.
— Кто — они?
— Большевики. Против таких генералов, как Деникин, Краснов, Юденич, поставить… э-э-э… я ведь видел его своими глазами, Михаил Михайлович.
И Яхонтов рассказал о выступлении Троцкого в Предпарламенте.
— Забавно, забавно. А я здесь встретился с людьми, которые знавали господина Бронштейна по Нью-Йорку. Да-с, он здесь был в эмиграции, как многие из большевиков. Но Троцкий вовсе не был большевиком. И якшался он, по данным моих информаторов, с публикой совсем не социал- демократического толка… Но мы отвлеклись, генерал.
— Да-да, господин Чичерин…
— Товарищ, Виктор Александрович, товарищ… Фигура какая-то странная. Я располагаю достоверной информацией, что он из хорошей семьи, образован, начитан и… прекрасно играет на фортепьянах. Представьте: большевик — знаток Моцарта. Звучит невероятно, но это так.
Вот я и говорю: наша несчастная Россия выпала из исторической логики.
— Ну, а господин Джон Рид?
— Тоже какой-то нонсенс. Это американский журналист, говорят, очень талантливый, но экстравагантный. То ли по чудачеству, то ли в погоне за сенсацией проявляет большой интерес к радикалам, экстремистам. Был, так сказать, хроникером мексиканской революции, брал интервью у Панчо Вильи (это мексиканский вариант Стеньки Разина), ну и все в таком духе. В прошлом году отправился в Россию, был свидетелем большевистского переворота, говорят, без ума от Ленина, да, так говорят…
Яхонтов учтиво поблагодарил консула за помощь в незнакомом городе.
— Рад был познакомиться, — поклонился Устинов. — Всегда к вашим услугам, если, конечно, сюда не приплывет отряд революционных матросов и не выгонит меня штыком из моего офиса…
