представляется менее вероятной по соображениям общего характера: уже первая комедия Теренция, поставленная в 166 г., свидетельствует о хорошей литературной и общекультурной подготовке автора, равно как и о превосходном владении латинским языком, чего трудно было бы ожидать в 19-летнем рабе, происходившем из Африки. Принимая же первую дату, мы можем предположить, что дебюту Теренция на римской сцене предшествовал некий период проб и набросков, подготовивших его первый успех.
Шестилетний период (со 166 по 160 г.), в пределах которого умещаются все написанные Теренцием комедии, отмечен в истории римского государства рядом противоречивых черт.
С одной стороны, это было сравнительно спокойное время во внешней политике. В самом конце предшествующего, III в., победой римлян над их давним и опасным соперником Карфагеном завершилась длившаяся семнадцать лет Вторая Пуническая война (218-201); еще столько же времени понадобилось Риму, чтобы одолеть непокорные племена в Испании (197-179) и укрепить свое господство в северной Италии. Одновременно римская экспансия стала энергично распространяться на восток: в Малой Азии был разгромлен сирийский царь Антиох (190), затем несколько позже в Греции — македонский царь Персей (168), так что в конечном счете римляне получили возможность диктовать условия существования многочисленным государствам и народам как на западе, так и на востоке Средиземноморья.
С другой стороны, среди верхушки римского общества не было единогласия по вопросу о том, как дальше строить отношения с этими странами. На словах римляне выступали за свободу (uberlas) зависящих от них государств, за отношения, построенные на дружбе, доверии, человечности (amicitia, fides, humanitas), и весьма влиятельная прослойка римской аристократии считала нужным не только сохранить видимость гуманного отношения к покоренным народам, но и не слишком угнетать их по существу, чтобы не вызвать неизбежного противодействия силе силой. На деле римляне почти всюду поддерживали наиболее зажиточные слои граждан и олигархическое государственное устройство, а взятых в плен жителей греческих городов десятками тысяч продавали в рабство, и эта грубая реальность встречала полную поддержку у представителей торгово-ростовщических слоев, требовавших превращения зависимых стран в римские провинции, которые было бы значительно легче эксплуатировать по праву господина.
Свои трудности были у римлян и в самой Италии. Уже вторжение Ганнибала в конце III в. привело к опустошению ряда ее областей. Последовавшие за тем новые войны требовали длительной отлучки десятков тысяч непосредственных производителей — землевладельцев средней руки и еще менее имущих, которые в мирных условиях спокойно обрабатывали бы свою землю. Разорению земледельцев способствовал и ввоз дешевого зерна из покоренных государств. По данным римского ценза (переписи населения с установлением доходности хозяйства), число свободных граждан — земельных собственников — за пять лет, с 164 по 159 г., сократилось на девять с лишним тысяч человек — цифра, может быть, не слишком заметная, поскольку она составляла около 3% всего населения, но ясно обозначившая тенденцию развития. Как показали последующие события, в частности, аграрное движение Гракхов в 30-20-е годы II в., обезземеливание римских граждан продолжало быстро прогрессировать.
В этих условиях сторонники более осторожного поведения за пределами Римской республики рекомендовали и во внутренней политике идти путем разумных компромиссов между сенатской знатью и массой мелких землевладельцев. Идеологическое оформление такого компромисса составляли либерально-филантропические идеи, заимствованные в греческой философии конца IV — начала III в. с ее стремлением к примирению противоречий в общественной и частной жизни, с повышенным интересом к праву отдельной личности на сочувствие и понимание со стороны близких. Разумеется, эти идеи не могли и не должны были вытеснить старинные римские представления о долге перед отечеством в мирное и военное время, о почитании старших, о соблюдении других нравственных норм, на которых держалась семья патриция. Речь шла о попытке соединить древнеримскую «доблесть» (virtus — собственно «мужество», комплекс качеств, присущих мужу «гражданину, отцу, воину) с греческой идеей «человечности» (humanitas). Проводником новых этических постулатов стала в Риме в середине 60-х годов II в. группа молодых аристократов, объединившихся вокруг весьма заметного, несмотря на свои юные годы, Публия Корнелия Сципиона Эмилиана — сына Эмилия Павла, победителя при Пидне, и приемного внука Сципиона Старшего, организатора решающей победы над Ганнибалом в 202 г.
Среди людей, близких к Сципиону Младшему, мы встретим, наряду с римскими аристократами, и греческого заложника Полибия, и африканского вольноотпущенника Теренция. Первый из них, будущий историк, со временем объяснит могущество римского государства гармоничным сочетанием в нем трех основных политических форм, выявленных еще Аристотелем: монархии (ежегодно сменяемые консулы), олигархии (сенат) и демократии (народное собрание). Второго мало интересуют историко-теоретические проблемы; его внимание привлекают семья и условия, необходимые для нормального существования этой первичной ячейки общегосударственного коллектива. К отдельно взятому человеку как члену семьи он предъявляет требования взаимного понимания и терпимости, уважения запросов и возможностей каждого возраста, каждого поколения, — только эти качества обеспечивают жизнь в пределах семьи по законам той же общечеловеческой гармонии. Естественно, что за подкреплением своих взглядов Теренций обращается все к той же эллинистической культуре и в первую очередь — к особенно близкому ему идеологически и творчески Менандру, лучшему представителю жанра новой аттической комедии.
Греко-римские культурные контакты, уходящие корнями по меньшей мере в VIII-VII вв. до н. э., когда по западному побережью Италии, начиная от Неаполя, и дальше на юг возникают греческие поселения, приобретают характер литературных связей с середины III в. В 240 г. Ливию Андронику, греку-отпущеннику из Тарента, было поручено написать для показа на общенародном римском празднестве трагедию и комедию. Ливий обратился к древнегреческим образцам и этим на полтора века предопределил путь развития римской драмы. В частности, неисчерпаемым источником для римских комедиографов стала так называемая новая аттическая комедия — жанр, утвердившийся на афинской сцене в последней трети IV в. до н. э.
Это было время, когда Афины уже утратили свое главенствующее политическое положение в Греции и глубокие общественные и мировоззренческие проблемы, волновавшие афинян в V в., уступили место пристальному интересу к отдельной личности. Надежными стали представляться теперь только те формы связей, которые обеспечивают человеку спокойную жизнь в кругу его семьи, ближайших родных и соседей. Найти дочери мужа, который не станет транжирить приданое; добиться согласия между супругами; воспитать сыновей так, чтобы они не слишком много времени и денег уделяли любовным проделкам; предохранить дочь от сомнительного знакомства — все это считалось гораздо более важным, чем решение вопроса о том, являются ли боги всеведущими и познаваем ли мир.
В соответствии с этим все события в новой аттической комедии разыгрывались в пределах двух-трех живущих по соседству семей и не выходили за рамки их повседневных забот, подчиненных, правда, определенному сценическому стереотипу: важнейшую роль в сюжетах новой комедии играли такие мотивы, как совращение девушки и рождение добрачного ребенка с неизбежным его подкидыванием и последующим опознанием; потеря или похищение детей, как правило девочек, которым 15-16 лет спустя грозит незавидная участь быть проданными в публичный дом; неукротимая влюбленность молодого человека в одну из таких девушек, попавших в лапы сводника; столь же неудержимая алчность профессиональных гетер, впивающихся мертвой хваткой в простодушного юношу. Конечно, все опасности, грозящие молодым людям, так или иначе преодолевались: подброшенные дети находили родителей, в девушках- бесприданницах опознавали дочерей полноправных зажиточных граждан, гетеры получали отставку, молодые люди женились на добродетельных невестах.
Стереотипность сюжетных ходов и традиционность действующих лиц в новой комедии оказались, вероятно, причиной того, что творения ее авторов не пережили конца древнего мира и до прошлого столетия были известны лишь в виде отрывков, сохраненных в разного рода компиляциях и антологиях позднеантичных авторов. Не избежал этой участи и величайший представитель новой аттической комедии — уже упоминавшийся Менандр; только папирусные открытия нашего века позволили полностью оценить
