7 злых гениев, шокировавших мир

представление имеет место, по всей видимости, потому, что в жизни мужчин-монголов существовало слишком мало эротических запретов. У Чингисхана не было недостатка в женщинах, и, имея нескольких жен, он почти всегда находился на грани сексуального пресыщения. Согласно повествованию китайского генерала Мэнхуна, кроме многочисленных жен и наложниц, в походе повелителя монголов всегда сопровождал оркестр из семнадцати или восемнадцати красавиц, «весьма искусных в игре». Желая шокировать знатных послов, Чингисхан организовывал празднества с участием множества наложниц, взятых преимущественно из аристократических родов. «Когда наш [китайский] посланник, отправленный на Север, представился их царю, то по окончании церемонии встречи ему велено было сесть пить вино вместе с его женой, царевной Лаймань, и восемью наложницами, которых величали дамами; при всяком угощении и после они также присутствовали. Эти наложницы – ослепительной белизны и красивой наружности; четыре из них суть княгини цзиньские, а четыре другие были женами татар; они весьма красивы и пользуются чрезмерной любовью».

Но правда и то, что все внимание вождя монголов целиком было сосредоточено на власти как цели. Власть в его системе ценностей была намного выше женщин, она символизировала выживание и доступ к любым утехам. Власть была несоизмеримо выше, потому что давала переживания более сильные, чем секс. Например, смерть, причем для множества людей. И хотя историки указывают, что монголы никогда не калечили и не истязали пленных, это не совсем верно. Потому что ставший традиционным во время Чингисхана перелом позвоночника означал не только медленную мучительную смерть врага, но и созерцание беспомощности поверженного. Визуальное насилие и упование властью над живым, но уже безнадежно парализованным человеком, несомненно, имело сакрально-сексуальный оттенок. Для Чингисхана важно было сознание вседозволенности, и он много раз демонстрировал, что именно он и только он имеет право совершать то, что запрещено всем остальным окружающим. Это было то единственное, чем он стремился овладеть и на что потратил всю жизнь.

Чингисхан проявлял заметную заботу о своем имени, он желал стать для потомков путеводной звездой, вещателем деяний космического масштаба. Чем старше он становился, тем больше задумывался об этом. Одна из легенд повествует о встрече Чингисхана с авторитетным мусульманским казием Вахихад- дином Бушенджи, когда монгольский владыка спросил о том, будет ли прославлено его имя в потомстве. После обещания безопасности со стороны Чингисхана казий прямо ответил, что о славном имени монгола будет некому рассказывать, потому что он несет смерть всему живому. Разочарованный от таких слов Чингисхан в ярости прохрипел, что о нем сохранят память «другие народы», «другие цари». Подлинность этого случая установить невозможно, но желание признания Чингисхана будущими поколениями очевидно. Это также один из устойчивых мотивов, гнавших его на все новые и новые завоевания. Он полагал, что боль, причиненная современникам, станет в глазах потомков отражением его неугасимого света, свидетельством его неистребимой энергии и желания побеждать.

Если рассуждать об истории человечества, Чингисхан силой вмешался в ее ход и внес свои определенные коррективы. Самонадеянный «апостол смерти» создал империю всепоглощающего мрака для себя и считал вполне справедливым пользоваться ею для распространения своего влияния в мире. Империю, основанную на игре его инстинктов. Страх смерти и жажда возвышения путем доступа к реальной власти завоевателя или использования богатств стали основной опорой этого несокрушимого и вместе с тем фальшивого властелина своей эпохи, распространившего эпидемию разрушений далеко за пределы своего времени. Но если говорить о вкладе Чингисхана как творца истории, то он не создал ничего, оставив потомкам лишь смрадный дух смерти, обрамленный знаменем насилия и безжалостного, остервенелого убийства. А его растянутая до океанических размеров империя вскоре пала, поглощенная более многочисленными народами, что стало свидетельством призрачности кровавого похода на цивилизацию. Могилы павших в фатальных бойнях воинов и их жертв вскоре развеяли долго создаваемый миф о величии героев, их имена стерлись из коллективной памяти, оставив на поверхности лишь раскаленную, как угли, энергетику смерти, код неумолимого стремления одних людей низвергать других и господствовать над побежденным пространством.

Иван IV Грозный (25 августа 1530 года – 17 марта 1584 года)

Русский царь (1533–1584 гг.), небывалый деспот и мучитель, один из наиболее ярких садистов в мировой истории

А я, пес смердящий, кого могу учить и чему наставлять и чем просветить? Сам вечно в пьянстве, блуде, прелюбодеянии, скверне, убийствах, грабежах, хищениях и ненависти, во всяком злодействе…

Иван IV Грозный

Первый русский царь, заметно укрепивший централизацию государственного управления и расширивший границы державы, был между тем отъявленным маньяком-убийцей, неисправимым садистом и редким мерзавцем. Он отличался тем, что издевался над невинными людьми ради потехи.

Как и жажда мщения Чингисхана, враждебное ко всем отношение Ивана Грозного могло бы быть оправдано нравами времени: не будь он таким жестоким и не пролей столько крови, возможно, был бы устранен властолюбивыми боярами, то и дело затевавшими смуты. Можно также принять во внимание выводы ряда ученых о психических заболеваниях царя Ивана Васильевича, и в частности о генетических истоках его поведения. К. Валишевский, например, настаивает на необходимости принимать во внимание и слабость ума прадеда царя Василия Темного, и предрасположенность к нервным заболеваниям его бабки Софьи Палеолог. Н. Михайловский признает Ивана IV маньяком и психопатом, человеком с явно помутившимся рассудком. Р. Скрынников намекает на связь признаков вырождения царской семьи (младший брат царя Юрий был глухонемым идиотом, сын самого Ивана Федор страдал слабоумием) с поведением Ивана IV. А согласно мнению психиатра П. Ковалевского, Иван Грозный страдал паранойей с манией преследования. Таких оценок достаточно много, но они все мое представляются вторичными, поскольку поведение кровавого правителя очень последовательно, шаг за шагом взлелеяно его ближайшим окружением и им самим. Более того, на фоне довольно высокого уровня образованности самодержца и даже признаваемого многими исследователями неординарного ума поступки Ивана Васильевича кажутся осознанными и вполне логичными. К слову, образование царя, его часто восхваляемая биографами начитанность и отчаянные пробы пера отражают не только стихийность натуры, но и отсутствие четких устремлений, использование творческого потенциала лишь для того, чтобы замаскировать свои живые инстинкты и звериные побуждения. Ведь не случайно В. Ключевский отмечал «беспорядочность» содержания сочинений царя, его «хаотическую память», не приспособленную для служения плодотворным идеям, и наконец, его внутренний идеальный мир, где Иван мысленно пребывал в общении с пророками и великими мыслителями, пытливо стараясь разглядеть свои собственные черты в их нетленных обликах. По сути, образование оказалось востребованным царем Иваном лишь в одном – в поисках многочисленных доказательств божественности своей власти. Человек, не достигший ничего благодаря напряжению собственной воли и силы ума, он тщательно искал «Божьего соизволения» для своих поступков. Собственно, он искал небесного оправдания своим преступлениям, ужасам, ответственность за которые он намеревался возложить на Бога.

Нецарское детство царя: жизнь среди крови порождает тиранию

Уже в самом рождении и первых годах жизни наследного великого князя Ивана содержится немало предпосьшок явления в мир нового чудовища. Не сам он, а аристократическое великосветское окружение обнаружило и развило в новом государе тот нескончаемый перечень вредных привычек, который, в конце концов, и стал основой для формирования его противоречивой личности.

Путь потрясений в детстве Ивана начался еще до того, как он осознал себя. Когда ему было всего три