жуткие преступления. Чем старше Иван Грозный становился, тем больше напоминал людоеда, которому необходимо питаться человеческими душами, радоваться виду ужасающих страданий и слушать предсмертные вопли. Деформация психики царя к середине жизни достигла предела: он словно пытался выяснить, как много горя может принести остальным один человек. Если в юности для садистских приключений ему нужны были подыгрывающие участники безумного действа, то к старости царю-убийце уже никто не был нужен; он сам создавал сценарии преступлений и сам ими наслаждался. В первое время он искал подтверждения тому, что не только он испорчен, что не он один насильник и мерзкая тварь в людском облике, но и другие способны открыть в себе такие же ужасные качества, если только ободрить и настроить их на агрессию. В конце же жизни царь пребывал в твердой уверенности, что природа человеческая черна сама по себе. Все меньше ему нужно было делить с кем-либо свое сатанинское удовлетворение от разрушений и неодолимого стремления заглянуть в глаза ужасной старухе с косой, которую он сам отправлял в качестве последней гостьи к тому или иному вассалу.
Кажется, царь Иван Васильевич множество раз намеревался доказать, что черный цвет более всего подходит человеческой душе, что свирепость и самонадеянное желание уничтожать при благоприятных обстоятельствах могут принять характер бушующей эпидемии. Чтобы доказать это, царь все чаще прибегал к театрализации представлений различных обликов Смерти, очевидно, чтобы оставшиеся в живых его лучше запомнили. Расправляясь с двоюродным братом, царь приказал одного из его приспешников, ушедшего в монастырь, доставить в столицу и заживо поджарить на огромной сковороде. Другого искателя успокоения, бывшего командира стрелков, отличавшегося удивительной отвагой, Никиту Голохвастова он также велел «выковырять» из тихого монастыря и тут снова, как указывают летописи, разыграл гнусную трагикомедию. Он посадил Голохвастова на бочку с порохом, напутствуя его злорадным смехом и шуткой, что поможет взлететь к архангелу. Пожалуй, Голохвастова царь тоже убил из зависти и осознания своей неспособности проявить такую же доблесть, как этот смелый солдат.
Все биографы Ивана IV особо отмечают его театральное представление с князем Иваном Федоровым, одним из самых знатных бояр, которого царь обвинил в заговоре. Он велел Федорову надеть царские одежды и сесть на трон в парадном зале Большого Кремлевского дворца на глазах у членов Боярской думы и дворянской элиты. Затем неожиданно для присутствующих встал на колени и приветствовал как царя: «Ты хотел занять мое место, и вот ныне ты – великий князь, наслаждайся владычеством, которого ты жаждал!» А после этих слов выхватил кинжал и первым нанес удар князю. Затем тело изуродованной ножами опричников жертвы потащили за ноги и бросили в навозную яму. Совершил ли очередное святотатство Иван Грозный в назидание и без того запуганным боярам? Скорее, он дал волю клокочущей ярости, упиваясь своими запредельными возможностями, чтобы таким образом заретушировать свою неспособность к истинному величию настоящего государственного деятеля.
Страсть к садизму у царя Ивана вследствие безнаказанности и потакания окружения достигла поистине потрясающих размахов. По его приказу жгли живьем, поджаривали людей на углях, сдирали кожу с живых, топили и секли саблями десятками, варили в кипятке… Кажется, разум этого человека окончательно помутился. Но это была не болезнь, это был особый вид сумасшествия – под влиянием бесчисленных раздражителей, пресыщения смертью и насилием. Он возомнил себя уже не Богом, а Сатаной. А еще он намеренно измерял уровень человеческого в человеке, которого задумал извести. Государь очень радовался, если перед ним пасовали. И мгновенно приходил в злобную ярость, если кто-то отказывался вымаливать жизнь унижением, оказывал сопротивление или бросал ему в лицо обвинения.
Во время разгула опричнины, когда самодержец бесстыдно грабил своих подданных, произошло зверское убийство одного из богатых новгородских купцов Федора Сыркова, построившего на свои средства в городе несколько церквей. Иван Грозный велел бросить его в ледяную воду, а затем с присущей ему злобной иронией спросил, что он видел в реке. Когда же бесстрашный человек ответил, что «побывал в аду и видел, что место для Ивана Васильевича там уже готово», озверевший царь приказал поставить купца по колени в котел и сварить на медленном огне.
Подготовил царь испытание и одному из лучших полководцев той эпохи Александру Горбатому- Суздальскому, ставшему после Казанских побед фактически первым человеком в Боярской думе. Иван Грозный, ненавидевший признанные обществом авторитеты, боролся с ними по-своему. Сфабриковав дело об измене, палачи притащили на эшафот князя вместе с сыном. Юношу хотели казнить первым, но престарелый воевода, не желавший видеть смерти сына, оттолкнул его и сам первым лег под топор. Летопись говорит, что юный князь поцеловал отрубленную голову отца, после чего мужественно принял смерть.
На именитого и уважаемого в аристократических кругах престарелого князя Михаила Репнина (отличившегося, кстати, при взятии Полоцка, что, по всей видимости, задело уязвленное самолюбие царя) Иван Грозный во время одной из попоек намеревался напялить маску скомороха. Когда же князь решительно отказался, гордо и с укором ответив царю, его убили прямо в церкви, куда тот пошел молиться…
Таких случаев было десятки, но самым большим ударом для Ивана Грозного стало противостояние с митрополитом Филиппом Колычевым, человеком небывалой воли и духа. Колычева царь уговорил стать митрополитом с огромным трудом. Известный по всей Руси игумен Соловецкого монастыря долго не соглашался оказаться в эпицентре опричных преступлений, но, видно, принял это как свою миссию в этом мире. Что же до Ивана IV, то такое упорное желание иметь возле себя знаменитого праведника наводит на мысль о желании «пощупать», насколько несокрушимыми являются лучшие человеческие качества, и узнать, не разрушатся ли они под страхом смерти, выдержат ли испытания душевными и физическими муками. Но Колычев выдержал, чем невыносимо унизил, просто наповал сокрушил царя-изверга. Истинное противостояние началось после неустанных укоров митрополита по поводу «льющейся христианской крови и напрасных смертях». Филипп первым из современников осознал глубинные душевные проблемы Ивана IV и просил его искоренить «многолетнее свое к миру негодование». Когда же митрополит стал откровенно указывать царю на его ответственность за убийства перед Господом и угрожать Страшным судом, Иван Грозный уже не мог сдерживать свой гнев. Ключевым моментом этой войны стал отказ митрополита в благословении царю в Успенском соборе; и хуже всего, что это произошло публично, перед народом. Царь был унижен и оскорблен как недостойный христианин, пусть и самодержец. С того момента вопрос убийства митрополита стал делом времени. Вначале опричники забили железными палицами старцев митрополита, очевидно желая запугать непокорного служителя Бога. Но Грозный, всегда пасовавший перед силой, в борьбе с несгибаемыми убеждениями Колычева и направленным на него презрением митрополита колебался и проявлял малодушие. Он затеял публичный процесс с подкупленными сановниками и запуганными представителями Боярской думы. Наконец, не без труда признав виновным митрополита, царь организовал его изгнание. И уж только потом подослал верного «чистильщика» Малюту Скуратова, чтобы тот задушил человека, которого всесильный государь не сумел сломить.
Женщины в жизни царя сыграли особую роль. Подобно Калигуле, царь хватал чужих жен и удерживал их у себя, терзая их до тех пор, пока пресыщение и бессилие не останавливали его. Но похоже, русский монарх превзошел даже римских цезарей, потому что в насилии он усматривал прежде всего унижение и демонстрацию власти. Примечательно, что Иван IV использовал женщин для доказательства своей власти над их законными мужьями. Так, нередко он приказывал своим приспешникам насиловать чужих жен у себя на глазах, с тем чтобы потом возвратить опороченную мужу. Но современники московского чудовища донесли до потомков и более печальные свидетельства. Например, когда он приказал вероломно захватить жену и служанку одного из своих секретарей, а затем, изнасилованных, велел повесить перед дверью мужа. Причем висели они «так долго, пока тиран не приказал перерезать [петлю]». Отобрав жену у одного из придворных, он насиловал ее, а затем, «после обладания ею до пресыщения отсылает обратно к мужу, а потом велит повесить ее на балке над столом, где муж ее с семейством обычно принимал пишу». А когда царь периодически женился, то под страхом смертной казни сгонял на предварительные смотрины до двух тысяч дев-невест. Честные летописцы зафиксировали, что самодержец часто брал приглянувшихся девственниц «на блуд». Потом их тихо выдавали замуж за придворных или вовсе отсылали к родителям, демонстрируя все ту же власть «всевышнего». «Всевышний», к слову, и не думал таиться, признавшись как-то, что растлил тысячу дев.
В этих актах Иван Грозный далеко вышел за рамки поиска экстремальных сексуальных наслаждений.
