пытаясь успокоить нервы.
Однако ее трясло, и Роза бросила многозначительный взгляд на Соню:
– Мы пойдем, родная, а ты отдыхай и ничего не бойся, – сказала Соня, погладив руку молодой женщины.
Оставшись одна, Лиза тщательно занавесила все окна. Она была уверена: что-то должно произойти, ей дадут знак, что-то откроют. Внутренне собравшись, но все же достаточно спокойно, она ждала, подумав, что такое состояние у нее бывало перед экзаменами в школе и институте.
Она заварила свежий чай, взяла старинную, чуть треснувшую гарднеровскую чашку, которой обычно никто не пользовался, – она стояла в буфете как предмет обстановки, предмет роскоши ушедшего времени, как вдова почившего антикварного набора, – и села в кресло у маленького столика, покрытого кружевной, пожелтевшей от времени круглой скатертью.
Тихо и отчетливо тикал тетин будильник. Она вроде его не заводила, а может, и заводила, окна постепенно темнели, в занавеске уже путались отсветы луны, и ее света стало достаточно, чтобы видеть задвижку на потайной двери. Кто-то тихо играл «Лунную сонату» Бетховена. Лиза слушала, замечая ошибки и понимая, что играет новичок. Играет ребенок. Играет Туся. Так ее назвали сестры Пунц.
– Туся! Тусенька! – тихо позвала Лиза, вставая с кресла.
Она подошла к двери, прислонилась к ней щекой, слушая музыку, сердце почему-то защемило от грустной нежности. У девочки был талант, ей не хватало только техники.
– Тусенька, эту фразу раздели хорошенько на два голоса. Сделай так, чтобы были слышны обе руки.
– Я пробую, но у меня ничего не получается. А вы кто? Откуда?
– Тусенька, я стою за твоей дверью, можешь мне открыть?
– Нет! Эта дверь заколочена.
«Заколочена. Заколочена. Заколочена», – громко тикал будильник. Луна четко освещала каждый предмет в комнате. Из-под таинственной двери пробивалась полоска тусклого света. Лиза наконец решительно потерла виски ладонями и громко сказала:
– Ну! Хватит! Возможно ли это?! Неужели я пришла в такое жалкое психологическое состояние из-за развода с Яновским! Я же сама решилась уйти от него и жить своей жизнью! Сама. Так отчего же эти идиотские галлюцинации? Это же смешно!
Она натужно улыбнулась, накинула на плечи тетин пыльник и вышла в сад. Покачиваясь на скрипучих качелях, смотрела вверх на переплетенные ветки старых яблонь, и эти ветки, которые она реально видела, казались ей сном, а Туся – реальностью. Потом она вернулась в дом и раскрыла папку с документами.
Глава 6. Акимов
Молодой Акимов до исторической перестройки тянул рабочую лямку в бухгалтерии большого универмага и вместе с зарплатой получал свой нелегальный доход. По его меркам, небольшой, но по тем временам вполне поддерживающий приличный уровень. К тому же жена его, Татьяна Дмитриевна, переводчик с французского, экскурсовод с большим опытом и дипломом Высшей партшколы, тоже имела свой скромный профит от интуристов и от вышестоящих проверяющих организаций за маленькие компрометирующие информации.
Так, объединяя доходы, и жила молодая семья. Воспитывали сына Павлика, учили его языкам и музыке, иногда кушали икорку, пили виски, покупали шмотки в «Березке» и покуривали импортные сигареты.
Но в системе рыночных отношений, в разобщенном озлобленном обществе своих новых коллег Акимов вдруг завял. Человеком энергичным и самостоятельным он никогда не был. Зато был завистливым и стремящимся к красивой жизни. Придумывать, продумывать, просчитывать свои действия и рождать новые идеи было не для него. Когда универмаг совсем развалился, а доходы исчезли вместе с зарплатой, более предприимчивая жена Татьяна устроила его тем же бухгалтером в частное туристическое агентство. Работа бухгалтера без дополнительных отчислений в конверте оказалась скучна и тосклива до безобразия, особенно когда на шикарном «Ягуаре» прямо под окно его «два на два» кабинета шофер привозил хозяина – молодого парня. А его скромная зарплата могла поддержать лишь небольшое материальное счастье, которое он все же не собирался отвергать и использовал его по вечерам в такой форме: заваливался на диван с бутылкой чего-нибудь вкусненького, смотрел футбол или читал чудесный простенький детективчик, где не нужно было шевелить мозгами, а только отпивать из стакана и перелистывать страницы. На телефонные звонки сам же отвечал, что его нет дома, а вечерние занятия супруги и сына его не интересовали.
И вроде все устаканилось. И Акимов даже свыкся, обуютился в своем трясинном мирке. Дни проходили один за другим. Но однажды на его обычный ответ: «Его нет дома», звонящий заорал в трубку:
– Ты что, Андрюша, болен? Это же я – Яновский.
– Ух! Ян! Дома я, дома и не болен. Просто охраняю свой внутренний мир.
– Что-то я тебя не пойму. Явно надо за тебя браться!
– Ой! Не надо, старик, за меня браться. Я так устал!
– От чего это, позвольте вас спросить, вы так устали?
– Да от жизни, от работы, от занудства общего.
– Ну ладно, я все понял. Об этом мы еще поговорим. А я у тебя хотел спросить: есть возможность устроить на работу мою бывшую жену? У нее историческое образование, могла бы быть хорошим экскурсоводом.
– Языки знает?
– Так, для себя: английский, итальянский. Но отлично знает, как говорится, историю, особенно генеалогические древа старинных родов и еще множество всякой спиритической чепухи.
– Ну, не знаю, мы в принципе нуждаемся в гидах с языком. Но итальянский – это уже хорошо. А почему «бывшая»?
– Да так, не сошлись характерами. Так да или нет?
– Спрошу. А ты где сейчас работаешь? – задал Акимов дежурный вопрос.
– Там же, на себя.
– И как?
– Отлично. – Яновский счастливо рассмеялся. – Вот увидимся, все тебе расскажу. Когда?
– Сам назначай день, мне все равно.
– Ну, значит в понедельник, у меня ужин с итальянцами, еще сам не знаю где, я тебе позвоню и скажу, куда приехать. А заодно и с Лизой познакомлю. Арриведерчи!
– Чао!
Акимов положил трубку, плюхнулся на диван, перевернул прочитанную страницу и в начале следующей понял, что не помнит того, что было раньше, кто забрел в пустой дом и почему. Мысли его крутились в прошлом, и он не мог сосредоточиться на тексте. Положив книгу на пухлый живот, он стал смотреть в темнеющее окно. Влад Яновский, вот кого он не ожидал ни увидеть, ни услышать!
Последние годы Ян, как его звали бывшие однокашники, очень много работал, часто бывал в длительных командировках, и они перестали общаться. Андрей Ильич был рад, что Яновский объявился, в мозгу его прокручивался плохо смонтированный фильм воспоминаний, возникали лица других приятелей и приятельниц, свободно блуждающая мысль иногда приводила к милым воспоминаниям, иногда – к не очень приятным, но все же, со вкусом потянувшись, он провалился в сладкую дрему.
Он еще слышал далекие телефонные звонки и голоса пришедших сына и жены, улица прибойным шумом перенесла его на борт корабля, гудки автомобилей казались пароходными. Странные для Акимова образы – он не любил моря, не умел плавать и боялся пароходов. Но в его сознании происходили какие-то изменения. С неожиданным возвращением старого друга он вдруг почувствовал, что жизнь не закончилась и будущее есть…
Яновский, как и обещал, перезвонил, и они договорились о встрече. Андрей Ильич испытал непривычное для него состояние душевного подъема. Надушившись и накрахмалившись снаружи и внутренне, он сел в свою латаную-перелатаную «Дэу» и, оглядев ее новым взором, понял, как низко пал. В углах щитка наткал паутину маленький паучок, видно, прижился здесь давненько. Бумажки, окурки, пыльные мятые чехлы немного поубавили энтузиазм.
