– Не скрою, дал мне Господь такой дар, и я вылечила много народу. Только тебе не могу помочь, вижу, как гаснешь потихоньку. – Она протянула руку к его щеке, но Камилло раздраженно отмахнулся.
Они поднимались по крутому узкому проходу к замку. Каждый раз, когда заканчивалась эта улочка, душа Антонии ощущала почти физическую радость при взгляде на голубые дали, крошечные замки на соседних холмах, разбросанные в пойме поля и серебряные оливковые рощи. Над всем этим великолепием возвышался строгий замок ее хозяев, князей Луккези.
– Почему господа в такую жару тревожатся? Случилось что?
– Не знаю. – Камилло отвел глаза, оглядывая колеблющиеся в полуденном мареве холмы, нехотя добавил: – Приехал из аббатства Фарфа черный монах. Тут сразу за тобой и послали.
– Вот и пришла беда, дорогой! – Она схватила его за плечи. – Это твоя мать от себя беду отвела. Вот она и есть колдунья. Я же лечу людей, я знахарка, повитуха.
– Что ты говоришь? Против матери моей, бедной вдовы? Знаю, она не хочет видеть нас вместе из-за твоего фривольного поведения с мужчинами. Но она не злая. Не она наговорила о тебе князю.
– А кто? Все меня любят и уважают, а боятся только люди с черными мыслями. А что касается «бедной» вдовы, так я тоже вдова, и слишком молодая, чтобы быть вдовой. Я хочу быть счастливой! И, чтобы жить, я работаю и… люблю мужчин.
– Я слышал, как княжеский лекарь жаловался, что ты отнимаешь у него больше половины работы, а значит, и дохода.
– Вот оно что! А кто ж ему мешает изучать травы, камни и животных, как это делаю я. Я ищу и не лишаю себя плотских удовольствий. Я хочу быть счастливой, еще раз тебе повторяю!
– Видишь, Антония! Ты даже разговариваешь не как простая служанка, в тебе есть гордость, какой не положено быть. Ты очень независимая, не дело это.
– Господи! Неужели и ты, Камилло, мой милый, мой желанный, думаешь, что я делаю что-то недозволенное? Я вылечила твою собаку, я помогла родиться двум твоим племянникам, если бы не я, твоя сестра умерла бы.
– Но как ты смогла отрезать ногу Джованни!
– Если бы не отрезала, он бы умер, а теперь он жив и плетет по-прежнему свои корзины.
– Вот сама посуди: княжеский лекарь его лечил и только хуже сделал, а ты вылечила! Ну что я должен думать, как к тебе относиться?! Как к ведьме… – Он долго и горько качал головой. – И потом, эти мужики, что выходят от тебя, подтягивая порты…
Камилло и Антония присели на большой камень у крепостной стены. Молчали. Он думал о том, что зря она идет в замок, лучше собрать немного вещей и убежать в непроходимые леса на север, за которыми вздымаются в небо высокие горные хребты…
Она думала о том, что настали ее последние дни, понимала, почему приехал в их городок аббатский посланник. Она уже знала о сломанных черным монахом судьбах. Отдавала себе отчет и в том, что нарождающийся орден так называемых медиков, сильных, хитрых и жадных мужиков, желает смести с лица земли умных и талантливых знахарок, объявить их ведьмами и завладеть тайнами ремесла, используя их потом как свои открытия.
Лиза загрустила, смотря глазами Антонии на пейзаж и замок, который ей показался очень знакомым. В каком-то фильме она видела такой же, этот необычный вход с пологой полукруглой лестницей и над ней – стена замка, как ожившая декорация. В долине между низкими берегами крутил свою знаменитую восьмерку Тибр. Над этим странным руслом после грозы всегда встают две радуги. Сейчас она становилась свидетелем драмы Антонии Орсини.
– Хватит слов! Я пошла. – Антония встала и направилась к замку.
– Повинись перед монахом, расскажи о своих ночных похождениях, они простят тебя, пойди в церковь, исповедуйся!
– Нет, Камилло, ты, похоже, повредился разумом. Как ты не можешь понять, что мне не в чем исповедоваться и у меня нет тайн, я живу открыто. Мне жаль тебя, милый!
Она бросилась прочь, и скоро ее фигурка скрылась за тяжелой дверью замка.
Внутри, в тонких лучах солнечной пыли, пробивающейся сквозь жалюзи, едва виднелись очертания лестницы. У подножия ее храпели на лавках два охранника. Антония поднялась на второй этаж и, войдя в арку, сразу попала в огромную сумеречную залу, освещенную только одним окном, открытым для прохлады на северную сторону, остальные окна были прикрыты ставнями от полуденного летнего зноя. У окна за малым обеденным столом сидели двое: князь и черный монах, представитель аббатства Фарфа. Антония услышала:
– Она очень умная знахарка, успокоила мою дочь, с которой сладу никакого не было. Вылечила моего лекаря! – Тут князь Луккези засмеялся хрипло, заколыхался всем тучным телом.
– Понимаю, я все понимаю, но мне говорили, что она совершает поганые ритуалы в честь богини Дианы!
– Сеньор! – Антония вышла из арки. – Святой отец!
– А вот и наша ворожея! – Князь поудобней сел в кресле. – Антония! Святой отец приехал ради того, чтобы спасти тебя. Мы оба хотим уберечь тебя от святой инквизиции, но в этом ты должна нам помочь, должна рассказать все свои тайны.
– У меня нет тайн от вас, мой господин.
– Вот и хорошо. Прошу, святой отец! – Он сделал приглашающий жест.
– Дочь моя! Правда ли, что ты владеешь искусством исцеления, знанием трав и снадобий, а также помогаешь роженицам?
– Правда, святой отец!
– Правда, что у тебя имеется книга, где описаны многие болезни и методы их лечения?
– Правда, святой отец! Но это не книга. Это карты, 180 карт, в них все секреты знахарства.
– И чародейства?
– Нет, только знахарства.
– А кто тебе дал эти карты?
– Их мне оставила моя бабушка. Мой господин знает, что она была немая и все рисовала.
– Правда, что ты предоставляешь свое тело всем, кому этого хочется?
– Правда, святой отец, и прошу за это простить меня.
– Значит, ты знаешь все тайны эротического искусства?
– Да, святой отец.
– Ты знаешь кого-нибудь, кто умер после твоих лекарств?
– Да, святой отец. Умер Чекко из Понцано, но меня позвали слишком поздно, я уже не могла ничем помочь.
– А ты знаешь, что сказал этот человек перед смертью?
– Знаю. Он сказал, что я хотела его прикончить. Но это не так.
– Правда, что ты приковала к постели Бруно, потому что он не хотел тебе платить?
– Нет, святой отец, мне не нужны его деньги, он черной души человек и понес свое наказание. Сейчас он жив и здоров.
– Правда ли, что ты лечишь животных теми же снадобьями, что и христиан?
