платье это было из мягкого шелка, цвета пуха на гусенке.
Сказать по правде, сыну Ваш Помещика, несмотря на его задорные речи, до сих пор не представлялось случая познакомиться с такой девушкой, на которой он хотел бы жениться. Если он не играл в кости, не бражничал, не веселился где-нибудь, то весь его день проходил в чтении романов. Старинных повестей он не любил, но жадно читал новые романы, повествующие о свободной любви между девушкой и мужчиной, и мечтал о девушках благородного происхождения, не куртизанках, но свободных в обращении, не застенчивых и не робеющих с мужчинами, — как раз такую он искал для себя. Но он не знал такой девушки, потому что свобода эта водилась больше в книгах, чем в жизни. Теперь же ему показалось, что эта девушка именно та, которую он искал, и его податливое сердце сразу загорелось от ее спокойного, смелого взгляда, потому что сердце его было похоже на разложенный костер, и стоило только к нему поднести факел, чтобы оно вспыхнуло огнем.
В один миг его охватила такая сильная любовь к этой девушке, что он сидел, словно пораженный громом; он не сказал ей ни слова, и она прошла мимо, а он все сидел, и когда вошел его товарищ, сердце его билось так, что готово было разорваться, и с пересохшим ртом он пролепетал:
— Кто эта девушка?
Приятель его отвечал небрежно:
— Это моя сестра; она учится в чужеземной школе на побережьи и приехала домой на весенние праздники.
Тогда сын Вана Помещика не выдержал и спросил с запинкой:
— Она еще не замужем?
Брат ее засмеялся и сказал:
— Нет, она очень упряма и вечно ссорится с родителями, потому что не хочет выходить замуж по их выбору.
Сын Вана Помещика слышал этот ответ — и словно чашу с вином поднесли к его жаждущим устам: он ничего больше не сказал и начал играть с ним в кости. Но во время игры он был очень рассеян, потому что сердце его было охвачено пламенем и сгорало в нем. Он скоро извинился и торопливо ушел домой, заперся там в своей комнате и, оставшись один, почувствовал, что неразрывно связан с этой девушкой. И он шептал самому себе, какой это позор, что и она тоже должна терпеть от родителей, и говорил, что он будет добиваться ее только такими путями, какие достойны человека в новые, свободные времена. Нет, он не желает никаких посредников: ни свахи, ни родителей, ни даже своего приятеля, а ее брата. И спеша, как в лихорадке, он схватил те книги, которые раньше читал, и начал их перелистывать, отыскивая, какие письма писали новые герои своим возлюбленным, и сам написал ей такое же письмо.
Да, он написал девушке, начав письмо всеми учтивыми словами, какими полагалось начинать, а под тем, что написал, поставил свое имя. В письме говорилось, что он свободен духом и понял, что она также свободна, и потому она для него подобна солнечному лучу, цвету лепестков пиона, музыке флейты и что во мгновение ока она вырвала сердце из его груди.
Потом, написав все это, он отослал письмо со своим личным слугой и, дожидаясь у себя дома ответа, был в такой лихорадке, что родители понять не могли, что такое с ним творится. Когда слуга вернулся и сказал, что ответ будет позже, молодому человеку оставалось только ждать, но ожидание было для него невыносимо; он возненавидел всех в доме и закатывал оплеухи младшим братьям и сестрам, как только они подходили близко, и ворчал на слуг, так что даже добродушная наложница отца заметила ему:
— Так бесятся только собаки! — и увела своих детей подальше от него.
Через три дня посланный принес ответ, и молодой человек, который целыми днями торчал у ворот, схватил его, убежал к себе в комнату и разорвал письмо пополам, торопясь его вскрыть. Он сложил разорванные половинки вместе и прочёл письмо. Почерк у нее был очень смелый и красивый, и, написав учтивое вступление и извинившись за свою смелость, она говорила: «Я тоже свободна духом и не желаю, чтобы родители меня принуждали в чем бы то ни было».
Этим она тактично дала понять, что относится к нему благосклонно, и молодой человек был вне себя от радости.
Так это началось, но скоро даже длинных писем стало для них мало, нужно было встретиться, и раз или два они встречались у боковой калитки в доме девушки. Оба они робели, хотя ни тот, ни другая не хотели этого показывать, и от этих торопливых встреч и от множества писем, которыми они обменялись, и оттого, что слуг нужно было подкупать и нельзя было подписывать письма своим именем, любовь эта разгоралась все жарче и жарче, а так как ни юноше, ни девушке никогда не приходилось отказывать себе в том, чего очень хотелось, они и теперь этого не сделали. На третьем свидании молодой человек сказал с большим жаром:
— Я хочу на тебе жениться, и ждать я больше не могу, так я и скажу отцу!
И девушка ответила ему очень настойчиво:
— И я тоже скажу отцу, что отравлюсь, если он не позволит мне выйти за тебя.
Так они и сказали своим отцам, и если Ван Помещик был даже рад, что выбор сына пал на девушку из такого почтенного дома, и немедленно принялся хлопотать о браке, то отец девушки заупрямился и не желал такого мужа для своей дочери. Нет, он был начальник полиции, имел своих шпионов повсюду, и потому, зная о молодом человеке многое, чего не знали другие, он прикрикнул на свою дочь:
— Как, за этого бездельника и щеголя, который все время проводит в чайных домах и игорных притонах?
И он приказал слугам держать девушку под замком на ее дворах, пока ей не придет время возвращаться в школу, а когда она прибежала, взбешенная, объясняться с ним, надеясь его упросить, он не стал с ней разговаривать, и в то время, как она его убеждала, он то напевал что-то, то брался за книгу, а когда она вышла из себя и начала говорить слова, какие не подобает говорить девушке, он повернулся к ней и сказал:
— Я так и знал, что нужно было держать тебя дома и не посылать в школу. От этого учения девушке один вред, и если б можно было начать сначала, ты бы у меня была такая же скромная и неученая, как твоя мать, и я давно уже выдал бы тебя замуж за хорошего человека. Да я и теперь так сделаю!
И он так на нее заревел, что она задрожала от страха.
Тогда молодые люди стали писать друг другу красноречивые и полные отчаяния письма, и слуги разбогатели от подачек, нося их из одного дома в другой. Но юноша томился дома и не ходил играть ни в карты, ни в кости, и родители видели, как он томился, и не знали, что делать. Ван Помещик тайно через третьих лиц послал взятку начальнику полиции, но тот, хотя и брал взятки, на этот раз не согласился ее принять, и все они были в отчаянии. А молодой человек лишился аппетита и всё говорил, что повесится, так что Ван Помещик совсем растерялся.
Как-то вечером, когда молодой человек прогуливался позади того дома, где жила его возлюбленная, он увидел, что маленькая потайная калитка открылась, и служанка, которая носила письма, выглянула и подозвала его. Он подошел нерешительно и боязливо, но сердце все же влекло его вперед, а войдя, увидел, что позади калитки на маленьком дворике стоит его возлюбленная, — она была очень настойчива и решительна, и у нее много было всяких планов. Но теперь, когда они очутились лицом к лицу, слова у них не так легко шли с языка, далеко не так легко, как ложились на бумаге, и, сказать по правде, молодой человек боялся, как бы его не застали здесь, куда ему ни в коем случае нельзя было приходить. Но девушка была настойчива и в своей самонадеянности хотела поставить на своем и потому сказала:
— Нечего смотреть на стариков. Давай убежим куда-нибудь вместе, и тогда они испугаются позора и позволят нам жениться. Я знаю, отец меня любит, я у него — единственная дочь, а мать моя умерла, ты же старший сын у своего отца.
Не успел еще молодой человек собраться с духом и ответить ей так же решительно, как в дверях дома появился неожиданно начальник полиции: один из слуг, не ладивший со служанкой девушки, в отместку донес на них, и начальник полиции крикнул своим прислужникам:
— Свяжите его и бросьте в тюрьму, он посягнул на честь моей дочери!
Молодому человеку не посчастливилось: отец его возлюбленной был начальник полиции и мог кого угодно посадить в тюрьму, — у другого не было бы такой власти, и без взятки он не смог бы арестовать юношу. По приказу начальника молодого человека потащили в тюрьму, а девушка взвизгнула, уцепилась за его руку и стала кричать, что ни за кого другого она не пойдет и лучше проглотит свои серьги. Но старик