очертания человеческого тела.
Тэруко кружилась все быстрее. Странный силуэт мало-помалу обретал четкие контуры. Сигэ уже могла разглядеть девочку-подростка, сидевшую на татами, поджав под себя колени. Лицо, хрупкие плечики, острые коленки были как будто окутаны тенью.
Сигэ сидела разинув рот, когда глухой мужской голос внезапно произнес ее имя:
— Сигэ… Сигэ… — Похоже, голос шел от неподвижно сидящей в центре комнаты бестелесной девочки.
Сигэ говорила и не узнавала собственного голоса:
— Это ты, Та… Такэо?
Она узнала этот голос. Пока Сигэ подбирала нужные слова, голос грозно продолжил:
— Думаешь, я забыл, как ты бросила меня на произвол судьбы?
— Бросила тебя?! — переспросила Сигэ, судорожно пытаясь понять, что он имеет в виду.
— Да, бросила меня и сбежала. В ночь, когда разыгрался тот ужасный тайфун.
Внезапно обрывки воспоминаний в голове Сигэ сложились в четкую картину. На мгновение ей показалось, что она снова слышит жуткое завывание ветра, чувствует, как дождь водопадом хлещет по тонкой крыше утлой каморки, ощущает горьковатый запах сырого угля. Сигэ Оно припомнила и еще кое-что, от чего ее затрясло, словно осиновый лист. Между тем голос продолжал:
— Я вернусь, Сигэ! Я непременно к тебе вернусь! — Казалось, голос Такэо струится по татами и проникает в самое сердце Сигэ. — Я вернусь, Сигэ! Вернусь! Вернусь. Вер…
— Прекрати сейчас же! — Сигэ вскочила на ноги и ворвалась в центр комнаты. Туманный силуэт тут же растаял как дым. Никого, кроме них с Тэруко. Удушливый липкий воздух словно испарился, уступив место свежему ветерку. Лишь в центре татами осталось небольшое мокрое пятно. На лице Тэруко блуждала странная полуулыбка. Бесцветным голосом она пробормотала:
— Все покойники скоро вернутся.
Тихий океан переливался на солнце, как поверхность гигантского серебристого аэростата.
Синий седан на большой скорости огибал полуостров Ёконами. Из динамиков лилась музыка, в открытые окна врывался соленый морской ветер. Хинако отметила, что Фумия необычайно идут эти узкие джинсы и полосатая рубашка.
Ветер ласково трепал ее волосы, но в голове снова и снова звучали сказанные накануне слова: «Сколько тебя помню, ты постоянно моталась за Саёри, как дерьмо за золотой рыбкой». Жестокие слова болезненной занозой засели в сердце. Выходит, дружба с Саёри, в которую до вчерашнего дня верила Хинако, была каким-то принципиально иным типом отношений? Хинако искренне верила, что они с Саёри были равноправными личностями, подругами в полном смысле этого слова. И что же оказалось? Саёри считала ее лишь собственной тенью, «шестеркой»?
Вряд ли Юкари обманула ее. Иначе откуда же она узнала о письме? И разве могла Хинако предположить, что ее письмо вызовет такую бурю в душе Саёри?!
— Кажется, тайфун приближается. — Голос Фумия вернул ее к реальности. — Вон там, видишь, море меняет цвет? Это к тайфуну.
Хинако проследила за его рукой. Море там было серовато-голубым, а далекая линия горизонта казалась свинцовой. Словно насмехаясь над горизонтом, готовым разразиться грозой, по голубому небу беззаботно плыли пушистые легкие облака.
— Ну вот… Такая хорошая погода была. Неужели правда испортится? — огорченно протянула Хинако.
Фумия рассмеялся:
— Не бойся. Тайфун еще не скоро придет. У нас полно времени.
Хинако радостно улыбнулась. Давненько с ней такого не бывало — что ни день, то свидание! Когда она вообще последний раз ходила на свидание? Кажется, в университете. Она тогда встречалась с одним парнем, и каждый час, проведенный в разлуке, казался им вечностью. А через год они расстались…
Сердце болезненно сжалось. Неужели их отношения с Фумия тоже скоро превратятся лишь в приятные воспоминания о лете? Не далее как вчера она узнала, что Саёри считала ее чем-то вроде безвольной куклы. Это стало для Хинако хорошим уроком. Теперь она знает, что ей не по силам проникать в мысли других людей. Как может она знать, к примеру, что думает о ней Фумия? Возможно, она кажется ему просто стильной столичной штучкой, с которой можно неплохо провести время.
Поначалу, когда они только начали встречаться с Тору, ее сердце радостно замирало в предвкушении каждой встречи, пока очень скоро она не поняла, что ее избранник — неисправимый бабник. В первый раз, узнав об измене, Хинако пришла в бешенство, однако, хорошенько поразмыслив, решила держать язык за зубами — очень уж не хотелось потерять Тору. В результате Хинако выбрала дурацкую и весьма болезненную роль женщины с широкими взглядами. Постоянно балансируя буквально на лезвии бритвы, они с Тору не заметили, как оказались по разные стороны огромной пропасти. А когда заметили, было поздно: даже те крупицы искренности и привязанности, что некогда существовали между ними, были безвозвратно утрачены. На месте двух любящих людей оказались он, мужчина, ловко маневрирующий на краю пропасти, и она, женщина, великодушно принимающая его измены как неотъемлемую часть любовных отношений.
Одного у Тору было не отнять — с ним никогда не было скучно. Надо признать: тот, кто привык ловчить и изворачиваться, знает толк в удовольствиях и умеет получать их от жизни. Но только удовольствия эти были какими-то пустыми и недалеко уводили их от бесчувствия и обмана.
Ну почему она вдруг решила, что на этот раз все будет по-другому?
Фумия нарушил невеселый ход ее мыслей:
— Сейчас будем проезжать памятник герою последних лет сёгуната, [19] Дзуйсану Такэти. — Он указал на бронзовую статую у дороги. — Кстати, вначале тут установили совсем другой монумент, почему-то с непропорционально огромной головой. Может, он и правда по жизни был головастиком, а может, памятник отлили неудачный. Не знаю. Только местные жители взбунтовались и попросили убрать бронзовое чудовище. Так что на его месте появился вот этот, красивый.
— Значит, полное соответствие с оригиналом не всегда желательно?
— Знаешь, людям обычно не по душе голая правда жизни.
Сам того не ведая, Фумия заглянул в самую суть. Ей тоже не по душе голая правда жизни. Она постоянно бежит от реальности. Превозмогая себя, сдерживает рвущиеся наружу слова. Тщетно пытается убедить себя в том, что регулярный секс с Тору — доказательство их любви. Стоя на нарядно сверкающей сцене, она боится заглянуть за темные пустые кулисы. Так чем же, черт возьми, она отличается от запертой в тесном панцире девочки-черепахи?!
Хинако рассматривала свое отражение в боковом зеркале. Большие яркие глаза. Тронутые помадой губы. Модный белый шарф трепещет на ветру. Красивая молодая женщина. Но разве внутренне она хоть немного отличается от прежней угловатой девочки-подростка?
Хинако закурила, и Фумия едва заметно нахмурился. Наверняка считает ее взбалмошной столичной вертихвосткой. Скорее всего терпеть не может такой тип девиц. Она испытывала странное болезненное удовольствие, предаваясь этим мазохистским мыслям.
— Скоро будет виден залив Ураноути.
— Ураноути? Это случайно не туда мы однажды ездили в гости к классной? Мы тогда еще несколько часов тряслись в автобусе по ужасной дороге. Кажется, это то самое место.
— Точно! — Фумия даже стукнул по рулю от возбуждения. — Здесь живут родители госпожи Тэкеути. Она из вежливости пригласила нас заезжать в гости на каникулах, а мы притащились с ночевкой всем классом. Только сейчас понимаю, что им тогда пришлось пережить!
Хинако расхохоталась. Она вспомнила, как они всем классом влезли в ярко-красный рейсовый автобус и помчались вдоль моря. Разъехаться со встречной машиной на этой дороге было целым событием: кондуктор выходил из автобуса и при помощи специальной дудочки регулировал движение. Казалось, море бьется у самых колес, лижет соленым языком дорогу. Она все время боялась, что автобус поскользнется и его унесет в море.
— Неужели это та самая дорога, которая меня так напугала? Теперь все здесь кажется другим,
