скорости тут не ездили даже старожилы, рискуя поцарапаться о контейнер с мусором или бездарно расставленные скамейки. Значит, водитель – гость Глуховского тупика. Но почему он потушил фары? Ответ напрашивался сам собой. Это не был несчастный случай. Это было самое настоящее убийство.
Глава 2
Заведя машину, я отправился в детский дом. Все теперь казалось мне подозрительным. Кому понадобилось убивать простого парня? Кто похитил его невесту? Возможно, на эти вопросы ответить могла директор детского дома, некая Валентина Петровна. Писал же Должиков, что дамочка дала ложные показания. А с какой стати?
Детский дом стоял в центре города, возле городского парка. Это было небольшое двухэтажное строение, окруженное железным забором. Такая ограда слезно просила охранника, однако руководство то ли не имело, то ли жалело денег, хотя со всех приреченских каналов вещали, сколько средств выделено на это заведение. Правда, мои коллеги ни разу не поинтересовались, а что приобретено на эти средства? Не старая же детская площадка, которую я помнил еще ребенком. Сами воспитанники представляли собой грозу окрестностей. Жалкие качели и покосившиеся теремки их не привлекали. Вооружившись бутылками с пивом, они стайками бродили по улицам, грабя одиноких прохожих и разбивая витрины магазинов. Те, кто обитал по соседству с детдомом, ставили на окнах железные решетки, потому что разгулявшаяся ватага не раз предпринимала дерзкие налеты именно на соседей. Сколько одиноких старушек переехало в другие районы, лишь бы избавиться от постоянного страха. Меня всегда поражало то, что о таких фактах знали все, но газеты наперебой хвалили директоров, которые смотрели на должность как на возможность поживиться. И ведь не брезговали деньгами, выделенными на сирот!
С такими мыслями я прошел в коридор здания и спросил у пожилой женщины, как найти Валентину Петровну. На мое счастье, директор, стройная дама пятидесяти с лишним лет, с густыми темными волосами, забранными в пучок, оказалась у себя в кабинете и не отказала в любезности заняться моей персоной.
– Садитесь, пожалуйста. Мне сказали, что вы из редакции. Но о нас недавно писали…
– Я действительно из редакции, – в моих светлых глазах отражалась детская невинность, – однако писать о вас я не буду. Мне нужно с вами поговорить.
– О чем же?
– О Петре Должикове и Яне Рыбиной.
Ее смуглое лицо побелело в одну секунду:
– Почему именно о них?
Губы женщины предательски дрожали. По всему было видно: она до смерти боялась разговора. Я прикинулся чайником:
– А разве вам ничего не известно?
Валентина Петровна попыталась взять себя в руки:
– Известно о чем?
– О пропаже Яны и о гибели Петра.
Она попыталась разыграть удивление и скорбь, но это у нее плохо получилось. Актрисой Валентина Петровна была никудышной:
– А… как это случилось?
На среднем пальце сверкнул бриллиант, не огромный, как у олигархов, но вполне приличных размеров. Почему-то у меня не было сомнений, на какие деньги женщина приобрела кольцо. Это вызвало глухое раздражение, и я не стал больше маскироваться:
– Давайте откроем карты, уважаемый директор. Я нашел письмо Должикова и собираюсь проводить журналистское расследование по поводу пропажи Рыбиной. Еще Петр писал, что вы ввели в заблуждение милицию, сказав, мол, Рыбина всегда отличалась склонностью к многодневным уходам. Зачем вы это сделали?
Она стала еще бледнее:
– Яна часто убегала из детского дома и бродяжничала по окраинам города. Почему вы верите Должикову? Это он со своей слепой любовью к Рыбиной выдумывает о ней небылицы.
– Однако это легко проверить, – предупредил я. – Мои коллеги обойдут всех, кто знал Яну. Думаю, найдутся такие, которые скажут правду, особенно если привлечь к этому делу милицию.
Ее лицо напоминало простыню с двумя черными дырами вместо глаз:
– Не надо привлекать милицию.
– Чего же вы боитесь? Что вы скрываете?
Валентина Петровна молчала, рисуя на листке бумаги немыслимые геометрические фигуры. Я пер, как танк:
– Вы должны мне все рассказать, в противном случае я обращусь к Зориной, а она поставит в известность своего мужа. Вы не вызываете у меня никакого сочувствия. Не испугайся вы, скажи всю правду милиции, Должиков остался бы жив. Однако что вам ваши воспитанники? Вы заботились только о себе, а ваши подопечные для вас грязь, мусор. И ноги бы вашей здесь не было, найди вы такую же хлебную работу. По мне, так вас заждалась тюремная камера. Вот и попытаемся сделать ей сюрприз.
Директор заломила руки:
– У меня есть собственные дети и внуки. Если бы я сделала так, как хотел Должиков… – Женщина вдруг закусила губу.
– Ну, договаривайте, – подбадривал я. – Облегчите душу передо мной, а я подскажу, как вам смягчить свою участь.
– Мне надо подумать, – процедила Валентина Петровна. – Оставьте свои координаты. Я свяжусь с вами.
– Учтите, прекрасная дама, – я галантно поклонился, – жду только до вечера, а потом против вас развернется кампания. Может, какому-нибудь заведению и нужны такие директора, да только не этому.
С наслаждением бросив последнюю фразу в размалеванное не по возрасту лицо, я откланялся.
Проходя по дорожке, вымощенной булыжником, мимо детской площадки, я бросил взгляд на окно Валентины Петровны. Женщина смотрела на меня. Смотрела задумчиво и встревоженно.
После визита к директору детского дома я отправился в редакцию, где узнал неприятную новость. Пенкин забраковал мою статью, и секретарь уже положила ее мне на стол для доработки. Честно говоря, этого мне хотелось меньше всего. Снова париться над текстом, когда на улице жара, а в голове крутятся совсем другие вопросы – это гестаповская пытка. Впрочем, кое-как я выполнил порученное мне задание, но времени на это ушло вагон. Я поднялся со стула, чтобы перекусить, глянул на часы и ахнул. Стрелки приближались к семи. «Вот что значит любимая работа», – подумал я, мечтая отделаться от статьи и потихоньку смыться. Однако сразу сделать это мне не удалось. Анатолий Николаевич вызвал меня к себе, долго читал статью и наконец изрек:
– Вот теперь нормально. Свободен.
С последним его словом часы на стене кабинета отстукали ровно семь. Я мог бы лететь домой и без его разрешения. Шеф словно почувствовал мое настроение:
– О чем думаешь?
От его проницательности не ушел бы даже Штирлиц. Пришлось говорить, как на исповеди:
– Нашел интересный материальчик для расследования.
– Только в свободное время, – изрек Пенкин. – Сейчас масса текучки.
– Я так и планировал.
Вернувшись на рабочее место, я начал складывать в дипломат наброски статей. За этим делом меня и застал звонок Валентины Петровны.
– Здравствуйте еще раз, – женщина задыхалась, как от приступа астмы, – я решила рассказать правду.
– Отлично, – похвалил я. – Мне подъехать к детскому дому?
– Только не туда, – испугалась она. – Записывайте адрес. Это квартира моей дочери, которая сейчас отдыхает в Египте с семьей.
Фиксируя координаты, я хмыкнул. Похоже, рабочее место Валентины Петровны кормило ее ближних и дальних родственников.
