появлялась. Он вызовет Михася… Тот поклянется, что посадил Лерку на поезд. Андрей обратится в полицию, и закрутится тяжелая неповоротливая следственная машина.
Он, разумеется, окажется под подозрением. Ему придется объяснить, почему он ни разу за три недели не позвонил жене и почему его не удивило, что не позвонила она сама. Они проверят его алиби, узнают, что он ночевал на даче спустя пару дней после ее отъезда. Он не вспомнит точно даты…
«А если свяжут исчезновение Лерки с его ночевкой и станут искать вокруг дачи? – обожгла его мысль. Мгновенно покрылась испариной спина. – Не свяжут, – успокоил он себя. – С какой стати? Она уехала, есть свидетель. Михась отвез ее, посадил в поезд…»
А что было потом? Она вернулась. Сошла с поезда, возможно, на следующей станции. Допросят проводника, он должен помнить. Ее встретили и увезли… на дачу. Кто? Любовник.
Ему будут сочувствовать или смеяться в спину. Пока ее не нашли, он – муж-рогоносец. Когда найдут – убийца. Если найдут.
Можно сказать Михасю, что был вчера на даче… Он поежился, вспомнив взгляд шофера.
– Нет, – одернул он себя. – Не суетись, держись, как обычно: ни многословия, ни мрачности, ни задумчивости. Все, как обычно.
Он слонялся по пустой квартире, натыкаясь на Леркины вещи – красные шлепанцы, отороченные птичьим пухом, черный атласный халат с красными пионами, всякие мелкие кружевные вещички. Он не мог заставить себя дотронуться до них. Он открывал дверцы шкафчиков в ванной, рассматривал бесчисленные баночки, бутылочки, тюбики. Отдельную полку занимали всякие «хербалайфы», как он называл их: витамины и диетические добавки в пестрых нарядных упаковках. «St. John’s Wоrt», – прочитал он на зеленой пластиковой баночке. «Трава святого Джона». Раскрыл, высыпал на ладонь несколько зеленых капсул, задумался. Кто-то привез Лерке упаковку «травы» из Нью-Йорка, и она убеждала всех в чудодейственных ее свойствах. Тонизирует, успокаивает, спишь, как младенец! Заставляла его попробовать. Безуспешно. Он вообще не доверял лекарствам, тем более незнакомым. Он усмехнулся. Теперь в самый раз попробовать. Он проглотил две капсулы, запил водой из-под крана.
Около года назад Лерка слямзила американское название для аналога, который стала выпускать их собственная фабрика, чем страшно гордилась. Леркиной продукции Андрей тоже не доверял.
Потоптавшись на кухне, он достал коробочку кофе, налил воды в кофеварку. Передумал. Кофе не хотелось. Ему ничего не хотелось. В голове тревожно били молоточки, словно торопя и требуя что-то немедленно делать и куда-то бежать. Только вот что и куда?
Он сидел со стаканом водки перед телевизором, тупо глядя на осиротевшую рок-группу «Голоса травы», дающую концерт в память безвременно почившего месяц назад товарища и лидера Майкла Миллера. Правая рука Майкла, Сеня, говорил что-то в микрофон. Не стесняясь слез, уцепившись за микрофон, стараясь сохранять равновесие, он клялся в вечной любви к Майклу. Андрея раздражал рев музыки, он считал, что рок такой же дурман, как любая другая наркота. Он собирался уже выключить звук, оставив изображение, чтобы не быть одному, как вдруг услышал флейту. Играл человек в черном пончо и сомбреро. Лицо его было сумрачным. Густые брови сошлись на переносице, усы печально повисли. Андрей не знал, что это Рауль Рохас со своим соло-импровизом, который сейчас превосходил самого себя. Флейта плакала и жаловалась тонким переливчатым голосом, в котором Андрею почудились Леркины интонации…
Он снова просидел почти до утра, вырабатывая тактику поведения с друзьями, сослуживцами, полицией, Элеонорой, которая, пользуясь отъездом жены, уехала на неделю к родственникам. И доведя себя до полного изнеможения всякими запретами, вдруг подумал о том типе, с которым Лерка была на даче…
Кто? Самый главный вопрос – кто? Кто был с ней на даче? Конфеты, коньяк, смятые простыни… Андрей спросил себя, догадывался ли он, что у жены есть любовник? И не мог ответить на этот вопрос. Скорее, да, чем нет. Догадывался, но до конца не верил. Надеялся, что нет. Трещина пролегла между ними и с каждым днем становилась все шире. Они принимали гостей, выезжали вместе. Не сговариваясь, играли на публике роль «прекрасной пары», как их называли. Андрея не оставляло чувство, что Лерка наблюдает за ним из- под опущенных ресниц. Что-то происходило, что-то менялось. Последние скандалы, ее требования переписать на нее фабрику… Она стала другой. Исчезли привычная легкость, игривость кошки, трогающей лапой мышь… В ее словах звучала ненависть, такая яростная и неприкрытая, словно она сбросила с себя маску и стала наконец собой. Их последний скандал стал оглушительным финальным аккордом, после чего наступила не менее оглушительная тишина.
Кто? Речицкий?
Кому довериться, раздумывал Андрей. Креативному редактору Савелию Зотову? Нет. Савелий пуглив, как лань. Он живет в своем книжном выдуманном мире и боится мира реального.
Тепе? Это даже не смешно.
Дяде Бену? Пожалуй. Он самый сильный из всех. Прагматик. Кроме того, он юрист. Венька самый подходящий кандидат в доверенные лица. Но… А чего он, собственно, ожидает от доверенного лица, вдруг пришло Андрею в голову. Сочувствия? Совета? Нельзя рассказать человеку о том, что произошло, и попросить никому об этом не говорить. Рассказать кому-то об убийстве Лерки – значит сделать его сообщником, втянуть в грязную орбиту преступления, испачкать, поставить перед выбором: донести, пряча глаза, на друга или умолчать, соучаствуя. Помочь ему никто не может, пришел Андрей к выводу. Ему просто никто не поверит.
Андрей постелил себе в кабинете, где спал уже около года, хотя раньше во время отъездов жены возвращался в спальню. Не смог лечь в супружескую постель, где Лерка провела последнюю ночь.
Он еще долго ворочался на своем кожаном диване. Видимо, действие травы святого Джона нейтрализовалось алкоголем. Иногда проезжала машина за окном или шумел лифт – возвращались подгулявшие соседи. А в лесу тихо, подумал он вдруг. Шелестит дождь, облетают последние листья. Деревья стоят, подняв холодные ветки, как руки, к черному беззвездному небу. Он вдруг испытал непреодолимое желание немедленно поехать туда. Зажечь сильный фонарь, положить его на землю, как тогда… и стать, прислонясь спиной к кривоватой березе…
Уснул он только под утро и, засыпая, думал с тоской, что прошли сутки, а он так ничего и не решил. Мысль истончалась, превращалась в паутину и наконец исчезла…
Днем Андрей позвонил Ромашке Сподиевич, задушевной подруге жены, участнице прошлых полукриминальных Леркиных дел, и, следуя неясно намеченному в полусне плану, предложил встретиться. Ее звали Рамона, но при ее среднеславянской неброскости и белесости, имя Ромашка подходило ей много больше.
Она не удивилась. Ромашка вообще ничему не удивлялась, видимо из-за недостатка воображения. Но и не обрадовалась, что его задело. В свое время Ромашка откровенно вешалась ему на шею, не стесняясь присутствием Лерки. Он, разумеется, не ответил взаимностью, и ему казалось, что она затаила обиду. «Как тебе не стыдно, – смеялась Лерка, – знаешь, как Ромашка теперь убивается? У нее развивается комплекс неполноценности». Сначала он принял ее слова за шутку, но потом ему пришло в голову, что, возможно, бывали в их биографии моменты, когда они делили одного мужчину на двоих… В конце своей супружеской жизни он готов был поверить во что угодно.
Ромашка была такой же незрелой, как Лерка, но не столь красивой. Она одевалась в нелепые розовые и желтые одежки, какие-то детские, как казалось Андрею: распашонки, короткие юбки поверх рейтуз, подтяжки, которые она носила с майками. Ему было бы неловко появиться с ней на людях. Он старался не думать, в каком виде явится Ромашка на свидание, удивляясь своей озабоченности подобными мелочами. Он репетировал про себя вопросы, которые собирался ей задать. Вопросы о любовнике своей жены. Если он узнает, кто этот тип, тогда… Андрею было не совсем ясно, что «тогда», но он сказал себе, что решать вопросы будет по очереди и, получив ответ на один, думать над следующим.
Ромашка опоздала на двадцать минут. Приплыла, как мечта, в розовом лакированном коротком плащике и такой же шляпке с полями на своей крошечной головке микроцефала. «Мне ликер», – сказала вместо приветствия, плюхаясь на стул напротив Андрея.
– Как жизнь? – спросил он, чувствуя себя не в своей тарелке под пытливым взглядом ее непропорционально больших навыкате водянистых глаз. Ромашка из-за незаметной косинки в правом глазу всегда казалась слегка пьяной или «подкуренной».
– Как в сказке, – ответила она без улыбки, не обнаруживая ни малейшего желания изображать
