подумала…
Он не мог сопротивляться.
— Мужчины в Нордаллертоне глупы.
Кейт забрал у нее свечу, поставил рядом с другой, потом положил правую руку ей на щеку. Ему хотелось запустить пальцы в ее распущенные волосы, но она была уже напряжена, а он слишком полон желания, поэтому он просто поцеловал ее.
Она схватила его за запястье, но не протестовала. Слишком поздно Кейт сообразил, что она может запаниковать и закричать, что ее насилуют, а у него нет оправдания, в которое хоть кто-нибудь поверит.
Однако она промолчала, а он хотел, чтобы у нее осталось светлое воспоминание.
Кейт понятия не имел, какого поцелуя она хотела, и сомневался, что она это знает, поэтому поцеловал ее снова, дразня ее губы в надежде, что она их приоткроет. Она прижималась губами к его рту, но явно не знала, как поступить дальше.
Он мог чуть нажать на ее нижнюю губу подушечкой большого пальца, приоткрывая путь, а вместо этого просто играл с ее ртом. Она постепенно расслабилась, но не выказывала никаких признаков, что желает большего. Наконец он скользнул губами к ее щеке, намереваясь на этом закончить.
Инстинкт заставил его заключить ее в объятия.
Возможно, ему это требовалось не меньше, чем ей.
Она вдруг припала к его груди, белокурая голова поникла, сопротивление ушло. Кейт гладил ее по спине, чувствуя позвонки и выступающие лопатки. Результат постоянного голода. Это разъярило его.
«Ты ничего не можешь сделать, Кейт».
Он мягко отстранился, убедившись, что она твердо держится на ногах.
Она подняла руку, вероятно, чтобы тронуть губы, но коснулась волос, словно опасаясь, что прическа растрепана.
— Спасибо, — сказала она, не глядя ему в глаза.
— Следовало бы отпраздновать ваш первый поцелуй. Я принесу еду из гостиницы.
Ее взгляд метнулся к нему.
— Вы не можете уходить и приходить, — шепотом настаивала она. — Люди на этой улице все замечают.
— Когда вы ели в последний раз? — спросил он.
— Несколько часов назад.
— Вы ели недостаточно.
— Вы хотите нелестно отозваться о моей внешности, мистер Бергойн?
От ее надменных манер ему хотелось рассмеяться, но в этой истории не было ничего забавного.
— Я хочу помочь вам. Назовите свое имя, и я пришлю вам деньги из Лондона.
Она снова стала чопорной.
— Не надо. Я не нуждаюсь в благотворительности, особенно в вашей. Помогать мне — обязанность моего брата, и я уверена, он это сделает.
— А если нет?
— Я справляюсь сейчас, справлюсь и дальше.
Кейту хотелось встряхнуть ее.
— Тогда доброй ночи, — сказал он.
— Да. Доброй ночи.
Несмотря на решительность, она колебалась, и Кейт задавался вопросом, как бы он поступил, если бы она попросила о большем, даже обо всем.
Но она схватила свечу и поспешно вышла, закрыв за собой дверь.
Черт бы ее побрал с ее гордостью, зато все к лучшему. Ему не нужно лишних проблем в жизни.
Глава 2
Пруденс Юлгрейв, из соображений экономии, загасила свечу, потом долго сидела на краю кровати. Боль и ярость от предательства брата все еще кипели в ней, но их накрывала умиротворяющая сладость поцелуя.
Это ничего не значит. Однако поцелуй успокаивал, как мазь успокаивает ожог. Возможно, это магия первого поцелуя или последствия выпитого бренди. Если так, она может пристраститься.
Но настоящей магией стало объятие. Чувство безопасности и тепла в сильных и нежных руках. Мать растила ее с лаской, но когда Пруденс подросла, все кончилось. К несчастью, это случилось приблизительно в то время, когда они были изгнаны из рая. Оружием против превратностей судьбы мать избрала позитивный настрой. Наверное, объятия и прочие нежности могли ослабеть ее решимость, поэтому она их себе не позволяла.
А в последние месяцы жизни матери Пруденс сама стала источником защиты и нежности для умирающей. Уже четыре месяца Пруденс наслаждалась независимостью. Она жила как хотела, никому не подчиняясь, читала и гуляла, коротая время до воссоединения с Эроном в Дарлингтоне.
Теперь ей пришлось взглянуть в лицо правде. Никакой независимости у нее нет. Она очень зависит от трех гиней Эрона. Без них она окажется в работном доме… и то, если повезет. Там не дают приют здоровым, поэтому ей найдут место прислуги, или она окажется на улице и станет выживать единственным способом, который доступен женщине в этой ситуации.
Эрон не допустит такого, но, с другой стороны, она никогда не думала, что он может отказать ей в ответ на прямую просьбу.
Пруденс зажмурилась, сдерживая рыдания.
Это всего лишь пьяные слезы. Утром она скорее всего проснется с больной головой, но Пруденс не жалела о блаженном умиротворении, которое принес алкоголь. И о скандальном поцелуе, который выпросила у этого мужчины.
Пруденс даже не подозревала, как чувствительны ее губы и что их может так покалывать. Когда ее губы немного приоткрылись во время поцелуя, неожиданно что-то, свернутое в ней тугой пружиной, всколыхнулось самым беспокойным образом.
Ей захотелось прижаться сильнее, углубить поцелуй. Хвала небу, Кейтсби Бергойн остановился. А потом схватил ее в объятия. О, как это божественно — ощущать себя в безопасности и под защитой впервые за десять лет! Пожалуй, впервые в жизни.
— Глупая иллюзия, — пробормотала Пруденс, пораженная тем, что сказала это вслух.
Обнищавший пьяный Кейтсби Бергойн — отнюдь не источник безопасности.
Эти объятия, однако, напомнили о ее цели.
Она выйдет замуж. Это ее право и негласный долг Эрона. Она станет замужней женщиной с респектабельным положением в приличном обществе, у нее появится дом, которым она станет управлять, и дети, которых она будет нежно любить.
И муж, который будет защищать ее, любить, целовать, обнимать. Здравомыслящий достойный человек, напомнила она себе, раздеваясь и ложась в постель. Не какой-нибудь пьяный авантюрист. А юрист, как Эрон. Доктор или священник. Она не возражает и против торговца, но весьма респектабельного.
Или мелкопоместный дворянин с собственностью в провинции. С поместьем вроде того, в котором она когда-то жила…
Нет, она не станет предаваться глупым мечтам. Те дни прошли. Приличный джентльмен из Дарлингтона прекрасно ей подойдет.
Пруденс проснулась, когда солнечный свет вовсю пробивался сквозь плохо пригнанные ставни. Проснулась, сознавая свое полное безумие. Она впустила в дом мужчину. Позволила ему остаться здесь на ночь! Должно быть, она напилась до умопомрачения, если сделала это.
И не только это.
