длинными загребистыми руками. Не факт, однако, что им удастся дожить до старости, для этого нужна в придачу к рукам еще и голова, которая, вопреки распространенному мнению, есть далеко не у каждого.
Все люди делятся на три категории: на тех, у кого есть голова, тех, кто думает, что она у них есть, и на тех, у кого ее нет. Буцаев относится к... Впрочем, это покажет время... Время, а вовсе не опыт, как самоуверенно утверждал ребе,коммунистов Маркс критерий истины. Деньги гораздо легче получить, чем удержать.
— Умеют же зарабатывать люди! — вздохнул Храбинович с неприкрытой завистью. — За один вечер — миллион шестьсот баков! Правда, два процента я возьму себе в любом случае. Таков порядок — за коммерческое посредничество.
— Я подписываюсь, — сказал Буцаев. — Значит так: половина — против русского, половина — на... — он задумался, потом растопырил пятерню, — пятый раунд!
— Принято, Роман Остапович, — согласился Храбинович. -
Он жадным взмахом руки подтянул к себе по столу кейс, а другой медленно закрыл его крышку. Сделал он это с видимым сожалением: все-таки деньги сделаны не только для того, чтобы делать деньги. Сам вид их в большом-количестве может доставлять наслаждение, сравнимое с оргазмом. И сие особенно важно в преклонном возрасте, когда женщины уже не могут доставить того удовольствия, что раньше. Ах, аденома, аденома, ведь какое красивое слово! Как женское имя, будь она неладна. Жаль, что из баксов нельзя склеить новую, молодую простату. Храбинович проводил уходившего Буцаева печальным взглядом.
— Совсем зарвался мальчуган, — сказал Соломон без всякого осуждения.По-моему, он уже не может отличить деньги от дерьма, которое на них налипает. Ну, ничего, сказано в Книге Пророка: покуда есть на свете бараны, народ божий обязан их стричь — нежно и ласково, — старик взял с блюдца очередной сухарик и макнул его в чай.
Чай Храбинович пил без сахара.
VII
Самолет Белова прилетал в международный аэропорт имени Кеннеди около четырех дня. Саша весь извелся за долгие часы полета. Долгожданная встреча с Лайзой радовала и пугала одновременно. С одной стороны — она ждала его, и он ждал встречи с ней, но с другой стороны... А что, если в реальности все окажется немного не так, как это представляется по телефону? Что, если он заметит какие-то жесты, взгляды, мимические движения, отличающиеся от интонации и смысла услышанных слов?
Белов переживал, как мальчишками думал о том, что сам не ожидал от себя ничего подобного. «Боинг» разрезал густую пелену облаков и стал снижаться. Саша буквально всем телом и сердцем чувствовал, как с каждым метром приближается к земле.
Посадка прошла быстро и почти незаметно. Лайнер коснулся бетонной полосы, замедлил бег, остановился, а потом тягач отбуксировал его к самому терминалу. Белов, едва дождавшись разрешения отстегнуть ремни, бросился к выходу. Он одним из первых ступил в герметичный рукав, связывавший самолет с терминалом для прибывших.
Он сам не знал, зачем торопится. Боится, что Лайза не дождется и уйдет? Нет, вряд ли. Скорее всего,
ему не хотелось сливаться с толпой. Белов ничего не сдавал в багаж; саквояж висел на плече. Саша вышел из посадочного рукава и ступил в длинный, ярко освещенный коридор. Звуки шагов гулким эхом отдавались где-то там, вдали. И где-то там, вдали, ему казалось, он видит Лайзу.
Коридор привел Белова в просторный зал с высоким потолком. Позади, за глухой стеной, было взлетное поле; впереди, за перегородкой из толстого стекла .-г- здание аэропорта. Перегородка изгибалась в виде дуги; на ее левой оконечности размещался пункт паспортного и таможенного контроля. Саша ринулся было туда, рассчитывая поскорее покончить со всеми этими скучными формальностями, но что-то, навер- ; ное, шестое чувство, заставило его повернуться. Он просто не поверил своим глазам...
За перегородкой, прямо напротив него, стояла Лайза. Он почувствовал что-то вроде ступора. Самым логичным и естественным было бы броситься к в зону таможенного контроля, швырнуть на стойку паспорт, начать лихорадочно заполнять декларацию... Но вместо этого Белов шагнул к перегородке. Точнее, они сделали этот шаг одновременно — каждый со своей стороны.
— Лайза... — сказал Белов, прекрасно понимая, что толстое стекло скрадывает все звуки.
Губы Лайзы дрогнули.
— Саша... — произнесла она.
Конечно, Белов не мог это слышать, но он знал наверняка, что Лайза произнесла его имя.
— Лайза... — повторил он и положил руку на стекло.
Лайза сделала то же самое. Их ладони, разделенные прочной перегородкой, почувствовали друг друга. Белов готов был поклясться, что какие-то невидимые импульсы, пренебрегая законами физики, текут между их руками, не обращая внимания на пустяко-
вую преграду. Он преодолел три четверти Евразии и Атлантический океан, чтобы увидеть любимую... Что по сравнению с этим два сантиметра прозрачного пластика?
— Лайза... Я приехал. Я тебя люблю, — прошептал Белов.
Два нежных взгляда растворились друг в друге; тепло родной плоти согрело безразличный холод стекла. Два сердца понеслись куда-то вскачь... Он не помнил, сколько это продолжалось. В их воображении, конечно. Торопливое избавление от одежды; быстрые, жадные, ненасытные поцелуи... Они стояли, не в силах отвести глаз друг от друга. И тягостное чувство, что они что-то упускают в своей жизни — вдруг испарилось, исчезло без следа...
, Когда Белов покончил со всеми формальностями, Лайза взяла его под руку и повела на огромную, как летное поле, автостоянку. Они вышли из здания аэропортами Саша в который раз был поражен фантастическим пейзажем Нью-Йорка. Ему показалось, что он чудом перенесся из двадцатого в двадцать второе столетие. Вдалеке толпились, опережая друг друга, громадины небоскребов, в их чешуйчатых зеркальных стеклах крошились на мелкие осколки спицы солнечных лучей. От мириадов квантовых зайчиков слепило глаза.
Прозрачно-серая дымка смога зацепилась за верхушки самых высоких башен, она дрожала, вызывая ощущение постоянного напряжения. Город жил, дышал, он не был ни застывшим, ни холодным. Даже за столько километров от него, Саша ощущал Нью-Йорк как огромное существо с собственным неповторимым1 жизненным ритмом. Ритмом настолько мощным, что противиться ему было бы по меньшей мере глупо — уж слишком неравны силы.
Саша одновременно любил и ненавидел Нью-Йорк. Он не мог не подчиниться его обаянию, но и долго выносить навязанный темп тоже не был в состоянии. К счастью, он не собирался оставаться здесь надолго. Завтра утром они сядут в машину и поедут, куда глаза глядят, останавливаясь в маленьких мотелях и придорожных закусочных...
Лайза искала машину среди сотен других заполонивших стоянку. Саша попробовал угадать, что это будет за модель. «Это дрлжно быть что-то практичное. Надежное. Не очень дорогое и не очень броское. Наверное...» — он не успел додумать.
Лайза подошла к серебристой «Тойоте-Камри» и открыла дверь.
— Вот мое ландо, — сказала она. — Хочешь за руль?
— Нет, спасибо, — улыбнулся Белов. — Говорят, что три четверти нью-йоркских таксистов — русские. Представляю, что они творят на оккупированной территории!
Лайза рассмеялась.
— Почему на оккупированной? Теперь это их страна. Они стали американцами.
— Я сильно сомневаюсь, что русский может стать кем-то еще, кроме как русским.
Лайза с осуждением покачала головой.
. — Саша... Я многое вижу по-другому в Америке благодаря тебе. Но твой шовинизм мне не нравится.
