поля стоял ветхий сарай, где мистер Эванс держал старый прицеп, запасную борону и разный металлический хлам. Этого сарая вообще из дома почти не было видно из-за высокой изгороди, к тому же он оброс разлапистыми кустами орешника. Я остановил фургон у ворот, а когда Спайк открыл их, завел двигатель, въехал внутрь, развернулся перед воротами сарая и встал к ним задом. Еще полчаса мы потратили, расчищая в сарае место для фургона. Мы выкатили прицеп, вытащили борону, затолкали внутрь фургон Спайка, закрыли его старыми тряпками и рубероидом, а сверху набросали кипы прошлогоднего сена. Потом заволокли прицеп обратно, загородили вход бороной, а поверх рубероида кинули пару валков прошлогоднего. Теперь фургона вообще не было видно. Я запер ворота, а когда Спайк отвернулся, незаметно для него подложил под замок соломину.
— Ну что, порядок! — сказал я.
— Господи, Эл, спасибо тебе…
Я повернулся к нему лицом:
— Ты должен мне кое-что пообещать, Спайк.
— Что?
— Что ты не явишься сюда без меня. Если только я увижу, что ты здесь ошиваешься, клянусь, я больше в жизни не стану тебе помогать…
— Обещаю!
— Нет, поклянись! Клянись, что ноги твоей здесь не будет.
— Клянусь! Ей-богу, Эл, я больше на дурь в жизни своей не взгляну.
Я посмотрел ему в глаза и понял, что он говорит правду. Я надеялся, что он не передумает, иначе я потеряю друга навсегда.
— Ну хорошо, — сказал я, — а где ты собираешься жить?
— Не знаю. Я смотрю, ты тут неплохо устроился, у тебя две кровати, так что…
Я поднял руку:
— И не мечтай! Я довезу тебя куда ты скажешь, а дальше сам думай.
— Ну хорошо. Может быть, к сестре подамся.
— Не думаю. Я ездил к ней, когда искал тебя. Очень она зла, сказала, что даже за деньги не примет тебя. И чем ты ей так насолил?
— Да ничем. Дура.
— Ты такой врун, Спайк! Кстати, твои торчки из Милвертона тоже не особенно жаждут видеть твою физиономию.
— Ты чё, и к ним ездил?
— Ага.
— Пипец.
— Точно.
— Ну ладно, есть еще один чувак в Уивилескомбе. За ним должок.
— Хорошо, пусть это будет Уиви.
Мы пошли обратно на ферму, я посадил его на заднее сиденье «хонды», и мы отправились в путь. Я ехал осторожно и довольно медленно, не выдавая паники, угнездившейся у меня в животе, а на дороге в Батеолтон чуть не сбил лису. Спиной я чувствовал тяжелые удары сердца Спайка. Мне пришло в голову, что, наверное, в этом и состоит настоящая дружба — двигаться вот так вместе, вперед, сквозь ночь, ощущая биение сердец, да только причина такого путешествия должна быть какая угодно, кроме бегства. Ехать бы вместе медленно, не заглядывая в ужасе за каждый поворот, смеясь и переговариваясь. И улочки не таили бы угрозы, и поля бы золотились за живыми изгородями. Но мы не смеялись и не разговаривали. Только когда мы въехали в Уиви, Спайк рассказал мне, куда его отвезти. Тихая улочка на Голден-хилл. Ни людей, ни собак, ни даже кошек. Обрывки бумаги несло по улице ветром, вот и все.
Я спросил:
— Ну и чем займешься?
— Буду сидеть тихо, как мышь.
— Хороший план.
— Может быть, даже почитаю книжку.
Я не помнил, чтобы Спайк когда-нибудь сидел с книгой, но идея мне понравилась. Я спросил:
— А у тебя есть книга?
— У Джима их полно.
— Кто такой Джим?
— Да кореш мой, он вон там живет. — Спайк махнул рукой на соседний дом.
— Ладно, но только выбери какую-нибудь потолще.
— Угу.
Он протянул мне руку. Такой привычки я тоже за Спайком не замечал — руки пожимать, но встряхнул его горячую ладонь.
— Ну, будь, — сказал я, — только прошу, никуда не высовывайся. Я приеду проведать тебя через пару дней.
— Правда? Приедешь?
— Конечно.
— Спасибо тебе, Эл.
— Давай, Спайк, иди уже! — Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся в доме, и, решив, что теперь он в безопасности, отправился той же дорогой назад, в относительный мир и покой собственного трейлера.
Глава 14
Утром я подоил коров, переделал дела в коровнике и во дворе, а после завтрака дошел до капустного поля и проверил замок. Соломина по-прежнему торчала из-под засова, а заглянув в щели между досками, я удостоверился, что рубероид на месте и фургона совсем не видно — мне, по крайней мере, — да и запаха дури тоже не чувствовалось. Я постучал по деревянной двери, призывая удачу. На ферме меня уже ждал мистер Эванс с канистрой креозота, чтобы заново покрасить забор.
Мистер Эванс был в хорошем настроении, и, когда я рассказал ему, что отвез Спайка в Уиви, он поведал мне, что в былые времена они с друзьями частенько ходили туда на танцы по субботам.
— Да, вот были денечки… — По дороге к нему присоединялись друзья, и к городу они обычно подходили ватагой в шесть или семь человек. Ну мы и давали жару, — мечтательно протянул он, — все девчонки были от нас без ума.
— Не сомневаюсь!
— О да… — Он замолчал — видимо, рассказ всколыхнул в его душе какое-то особенное воспоминание, не просто о танцульках. Глаза его затуманились, он шмыгнул носом и вытер его о рукав рубашки. Иногда мистер Эванс казался мне совсем маленьким, тщедушным и слабым. — О да… — повторил он и снова замолчал.
Я уже хотел спросить его, что же случилось на танцах, но он меня опередил.
— Я тогда встретил одну девушку в Уиви. Прелестную девушку. Ее звали Мэри. Она работала учительницей в школе. Не думаю, что ее родителям нравился такой неотесанный мужлан, как я, с грязными ногтями и без всяких манер, но все равно…
— Что все равно?
— Война распорядилась так, как ей было угодно.
— Война?
— Да, сынок, она самая.
— А почему?
— Да потому что меня призвали. В 1941-м. Я раньше дальше Тонтона никуда не уезжал, а тут вдруг оказался в поезде, и нас повезли черт-те куда. Весь следующий год мы занимались строевой подготовкой,
