порядке, а вот с тобой…
Сделав паузу Сергей Александрович ждал вопроса не дождался, и тогда веско продолжил:
— Тебе надо пройти ещё одно обследование. Я с утра просмотрел результаты твоих анализов, и значит… подумал… короче я договорился о твоем переводе в отделение онкологии.
И торопливо:
— Ты не бойся, ничего страшного, просто лучше подстраховаться… профилактика… самое обычное дело.
— Что у меня? — с ледяным отчуждением спросил Петр, — и не ври Сергей. Какая профилактика? Ты врач с тридцатилетним стажем, кандидат наук и ради профилактики ты бы меня в онкологию бы не отправил. Ну-с, я жду!
— Кишечный тракт, — в упор глядя на застывшего в кресле Петра выдавил Сергей Александрович, — там опухоль, пока маленькая, можно сказать микроскопическая, но если её не прооперировать, не облучить, не задавить химиотерапией, то возможно её разрастание. И немедленно переходи на диету, больше ни капли алкоголя, воздержись от чая и кофе. Сильный стресс и последнее употребление тобой алкоголя спровоцировало болезнь, она обострилась, это вызвало болевой шок и привело к потере сознания. Больше никаких нервных нагрузок. Диета, спокойствие, операция, процедуры строго по графику и есть шанс остановить и победить болезнь. В отделении онкологии я договорюсь и оперировать тебя сам буду, всё сделаю как надо, не беспокойся.
— Сколько мне осталось? — глухо спросил Петр.
— Не знаю, — честно ответил врач, — это одно из самых загадочных заболеваний. Никто толком не знает первопричины его возникновения. В твоём случае я предполагаю, причина, это постоянно растущие нервные перегрузки. У тебя как я понимаю внутренний конфликт, тебе вероятно противно то что ты делаешь, но как говорится работа есть работа и есть каждый день надо.
— Смешно, — без улыбки сказал Петр, и повторил, — Очень смешно. Этот внутренний конфликт у большей части нашего населения. Но это ещё не значит…
— Идет стабильный рост количества онкобольных, — не дал ему договорить, Сергей Александрович, — об этом умалчивают, то это факт. Растет заболеваемость туберкулезом, нередки случаи голодной дистрофии, анемия стала повсеместным явлением, появились вши, до восьмидесяти процентов детей рождаются с патологиями. Разъедаемая метастазами равнодушия наша больная страна разлагается и медленно умирает.
— Утешил, нечего сказать, утешил, — вынужденно улыбнулся Петр, — дескать не переживай, все сдохнем. Так я это и так знаю.
— А ты знаешь, что есть случаи полного излечения больных онкологическими заболеваниями? — повысив голос, резко возразил врач, — Для специалистов онкологов, это такая же загадка как и возникновения этой болезни.
— Ну а твоя версия?
— Всё дело в желании жить, в стремлении бороться, ну и разумеется грамотное лечение, оно просто необходимо. Лечение я тебе обеспечу, а вот остальное зависит уже только от тебя.
— От меня, — пробормотал Петр, и с усталым безразличием договорил, — Знаешь Сергей, у меня уже давно нет желания жить. Смысл? Ты воспитываешь своих дочерей, они как и ты станут врачами, ты лечишь больных, многих выдернул с того света, тебе есть для чего жить. А у меня? Провести ещё несколько судебных процессов и получить за них деньги, для этого жить?
— Сам решай, — врач аккуратно сложил листки с результатами анализов в папку, несильно хлопнул по ней ладонью, затем встал и вышел из-за стола, — Извини, но на сегодня разговор окончен, у меня через десять минут плановая операция.
Уже в дверях кабинета остановившись:
— Чуть не забыл, Дашка просила тебя к ней зайти, — сказал он, засмеялся и погрозил пальцем, — смотри не испорть мне девчонку, а то что-то она зачастила с тобой встречаться. Хотя, — он пристально посмотрел на Петра, — как лекарство это полезно, тонизирует. Но Дашу не трогай.
— Да ты что с ума сошёл? — вскочил с кресла и покраснел от возмущения Петр, — ты за кого меня принимаешь?
— Главное чтобы ты с ума не сошел, — пожал плечами Сергей, — ну ладно мне пора.
Жизнь и смерть неразделимы. Только жизнь нам дается на время, а смерть приходит навсегда. Для материалистов смерть это окончание всего, для верующих это всегда только начало. Но даже материалист хочет верить и даже искренне верующего порой мучают сомнения. Ведь смерть это вечность?
Когда ты ещё мал и только познаешь этот мир то боишься смерти как страшного чудища из сказки, но рядом мама и папа и ты знаешь, что они не отдадут тебя в чужие лапы. Когда тебе двадцать и вся жизнь ещё впереди, а ты молод, здоров и полон амбициозных планов, то смерть это просто абстракция, она есть, но лично для тебя ее нет. Когда тебе тридцать то у тебя просто нет времени о ней думать: семья; дом; работа, ещё так много нужно успеть. Когда у тебя выросли дети и ты добился того что смог и уже не получишь того о чём мечтал, то видишь как смерть встает рядом с тобой, она смотрит на тебя из зеркала уставшими выцветшими глазами у нее на лице сетка морщин, а её волосы седы. Иногда ты улыбаешься ей, а она тебе. Иногда ты пугаешься её и она отвечает тебе жуткой гримасой. Чаще всего ты стараешься её просто не замечать, но всегда чувствуешь, она рядом.
Вернувшись в палату Обмани смерть стоял у окна и думал о жизни, и о тех кого он убил, и о тех кого спас убивая других, ведь жизнь и смерть не разделимы. Он смотрел на своё отражение в окне и видел как его смерть чуть смущенно и приветливо улыбается ему. «Скоро, скоро ты отдохнешь — беззвучно говорила она — не бойся, не надо, ты же хорошо знаешь, всё не так уж и страшно. Ты в этой жизни уже сделал и получил всё что смог, любовь, дети, у тебя были деньги, ты знаешь цену дружбе и подлости, ты знаешь цену мира и плату войны. Ты получил всё, пора собираться, пора на покой, на вечный покой. Ты сделал всё, что смог и заслужил право на отдых. Собирайся!»
— Вы собираетесь? — тихо спросила, войдя в палату Даша и стоя у двери нерешительно продолжила говорить, — Мне папа сказал о вашем диагнозе. Петр Николаевич! Не надо так волноваться, это излечимо, мы приложим все силы, лекарства, уход, всё обеспечим. Вы не беспокойтесь, я…
— А кто тебе сказал, что я беспокоюсь? — одеваясь и несильно затягивая ремень на брюках резко и неприязненно оборвал ее Обмани смерть и увидав как дрогнули у девушки губы, примирительно сказал:
— Ладно, ладно, спасибо за утешения. Только не вздумай сыну и жене сообщить.
— Почему? — растерялась Даша, — при таком лечении очень важна поддержка близких людей.
— Миша славный мальчик, но его уже держит другая земля, — отвернувшись от девушки и аккуратно заправляя кровать тихо, как извиняясь за сына, сказал Петр, — он не приедет, будет себя терзать, но через океан не полетит, найдет себе оправдания, и все равно будет знать, что бросил отца умирать в одиночестве. Зачем? Зачем Даша ставить его в ситуацию такого выбора? Пусть живет себе спокойно, не хочу чтобы он втайне чувствовал себя подлецом, это его сломает. Долг родителей оберегать своих детей. А жена? Она сейчас счастлива, любимый внук, внимательная сноха, заботливый сын, пусть и чужая, но спокойная и безопасная страна, она всегда об этом мечтала. Зачем её тащить сюда? Пусть будет счастлива, не так уж много она этого счастью рядом со мной видела. На могилку прилетит, потом всплакнет иногда и за то спасибо.
Петр заправил кровать, из раскрытого шкафа достал пиджак, одел, и неожиданно подмигнул шмыгающей носом девушке:
— Зато уж погуляю напоследок! — наигранно беззаботным молодецким голосом зычно выкрикнул он, — А ты Дашка чего сопли распустила? Выше голову девочка, выше! Смерть баба лихая, она кисляев не любит, ей подавай кураж и барабанный бой, тогда и она тебя до потери сознания зацелует, а не медленно сгноит.
Даша вытащила из кармана медицинского халата белый носовой платок, поспешно вытерла глаза, прочистила нос, и неуверенно как запинаясь проговорила:
— Наверно каждый для себя сам решает, как ему поступить, правда?
