хирурги тренируются на сонных артериях живых крыс. Им делают анестезию, но при малейшем неверном движении вся операция идет насмарку…
Кто-то из сидящих за столом захлопал в ладоши.
— Эконом! Я слышал ужасные речи! Здесь говорили о медицине! Это совершенно недопустимо!
— Кто? — грозно спросил эконом.
Несколько человек указали на Марион.
— Э-э… я… прошу прощения… — пролепетала она.
— Так! — громко сказал эконом. — И какое же наказание выдаст ей Колесо пыток?
— Пусть разденется догола! Или хоть сиськи покажет…
Когда колесо наконец замерло, воцарилось всеобщее молчание.
— Ну что, тебе еще повезло, экстерн. Тебе просто нужно выбрать кого-то из присутствующих и поцеловать, — объявил эконом. И с улыбкой добавил: — Но поцелуй должен длиться минуту. И с языком. И чтобы все видели.
Марион побагровела.
Натан отвернулся в другую сторону.
Она огляделась по сторонам и в конце концов неловко притянула к себе молодого человека, который сидел ближе всего. Присутствующие разразились смехом, послышались одобрительные возгласы. Ровно минуту все с удовольствием наблюдали за ее мучениями.
Наконец она отстранилась и машинально вытерла губы, сгорая от стыда. Разговоры за столом постепенно возобновились. Марион украдкой взглянула туда, где сидел Натан; его место опустело. Он так и не появился до конца обеда. Она вернулась к работе, но до самого вечера от него не было никаких известий. Неужели он рассердился на нее? Не может быть, ведь до этого он всячески избегал появляться вместе с ней на публике. Тогда в чем же дело?
Вечером Марион нашла в своем шкафчике записку, написанную безликим официальным языком и подписанную секретаршей. В записке говорилось, что доктор Натан Чесс отменяет сегодняшнюю встречу и в течение неопределенного времени будет недоступен.
Глава 25
Слова Марион еще отдавались слабым эхом на пустынной парковке, как вдруг в темноте раздался смех.
Он доносился из узкого прохода между двумя трейлерами, то усиливаясь, то почти стихая, резкий и прерывистый, чем-то напоминающий кудахтанье — таким бывает смех стариков. Потом резко оборвался.
— Две одинокие девушки среди ночи… Как неразумно…
Марион и Хлоя окаменели.
В проходе блеснули белки глаз. Потом появилась двигающаяся неверной походкой фигура со всклокоченными, словно пакля, волосами. Затем человек вышел из темноты и остановился перед ними.
— Вы ведь понимаете, что я говорю, французская мадам?
Это был индеец. Совершенно жуткого вида. С язвами на лице. Почти без зубов. Одетый в джинсы и какую-то хламиду. Рот его, в котором виднелись немногочисленные обломки зубов, напоминал решетку сточного люка.
Но наиболее примечательным в его облике был револьвер, который индеец сжимал в руке.
— Идите-ка сюда, красотки.
Несмотря на страх, Марион сделала шаг вперед, встав между ним и Хлоей:
— Не трогайте девочку.
На мгновение она обернулась в сторону ресторанчика. Индеец, насмешливо фыркнув, проговорил:
— Можете кричать сколько угодно, эти типы вас не услышат. Музыка грохочет вовсю, и Салли уже наверняка исполняет свой коронный номер на сцене. Даже если бы их собственная мать загорелась прямо здесь, никто не сделал бы и шага — хотя бы ради того, чтобы помочиться ей на голову из окна.
Он расхохотался над собственной шуткой, потом наклонился к Марион, обдав ее резким запахом алкоголя. Только сейчас она поняла, что индеец пьян.
— Да и потом, девочка меня не интересует. Мне нужны вы.
— Я?
— Она мне не нужна. Может убираться на все четыре стороны.
Марион ничего не понимала. Ей никак не удавалось отвести взгляд от черного дула револьвера. Индеец был пьян, и руки его дрожали. Раньше ей уже доводилось видеть пулевые ранения. От них оставались огромные дыры. Даже если человек выживал, он зачастую оставался изуродованным до конца своих дней.
— Иди в ресторан, — сказала она Хлое.
— Но…
— Делай, что тебе велит мадам, — перебил индеец.
Хлоя неохотно удалилась. Вид у нее был потерянный.
Индеец подвел Марион к небольшому темно-зеленому фургону, судя по всему, долго служившему военным, а потом списанному. Затем распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья. Марион поднялась в кабину, он захлопнул за ней дверцу и сел за руль.
Затем убрал оружие и достал откуда-то бутылку виски:
— Здорово я вас напугал?
— Что?
— Так было нужно. Чтобы все обошлось без лишнего шума. А малышка должна была остаться. Это было спланировано заранее.
Он отхлебнул из бутылки, завел мотор и включил проблесковый маячок.
— Вы… но вы ведь не Троянец?
Фургон выехал на дорогу. Марион, судорожно вцепившись в подлокотник, наблюдала в зеркало заднего вида, как фигурка Хлои отдаляется, постепенно уменьшаясь в размерах. И одновременно чувствовала, как в душе тоже что-то уменьшается, становится все более хрупким и, наконец, рассыпается в прах, словно клочок бумаги, брошенный в огонь.
— Не волнуйтесь, — сказал индеец. — Кое-кто другой приедет сюда и заберет ее. А моя задача — отвезти вас в надежное место. Если у вас есть мобильник, отключите его. Иначе фэбээровцы нас вычислят.
Ею по-прежнему владел страх, но постепенно его вытеснили гнев и непонимание. В то же время она ощущала глухое раздражение из-за того, что у нее нет способа противостоять своему противнику.
Некоторое время они ехали молча. Индеец вел машину уверенно — опьянение, казалось, ничуть ему
— Вам делали операцию на руке?
Индеец сделал вид, что не слышит.
Марион вгляделась в него пристальнее. Несмотря на то, что ее медицинская деятельность осталась в далеком прошлом, она сразу поняла, с чем имеет дело: характер шрамов указывал на технику швов, которая чаще всего применялась в отделении хирургии Отель-Дье.
— Скажите, вы знаете человека по фамилии Чесс? Или Фог? Адриан Фог?
