учились в Святом Джозефе. Им уже по двадцать шесть.
На экране Гроувс вытащила из сумочки узкий белый конверт и отдала его Таллок.
— Вот это пришло мне сегодня утром. По почте.
Таллок не прикоснулась к конверту.
— Что там внутри?
— Газетные вырезки, — ответила Гроувс. — Две. Одна об убийстве Джеральдины, другая — о Мэнди.
— Вы знаете, кто это прислал?
Гроувс покачала головой.
— Там еще есть записка.
— Какого содержания?
— Там написано «ПОРА БРАТЬСЯ ЗА ЧЕТВЕРТУЮ». Я так понимаю, четвертая — это я.
Таллок кивнула Андерсону, и тот без слов понял, что нужно достать из стола латексные перчатки. Облачившись в них, он тряхнул конвертом. Камера висела слишком далеко, но, похоже, из него выпало именно то, о чем рассказала Гроувс. Почти. Статьи были не вырезками, а распечатками из Интернета на стандартных листах формата А4.
— По штемпелю — вечер понедельника, — сказала Таллок. — Центр Лондона. Как вы думаете, зачем кому-то было присылать это вам?
Гроувс помотала головой.
— Врет же, — пробормотал кто-то за спиной.
— Ну, не знаю, — сказал Джосбери, подойдя поближе. — По-моему, она и впрямь боится.
Дверь в переговорную отворилась, и кто-то просунул туда голову; кто — мы не увидели. Таллок сказала, что вынуждена отлучиться, и вместе с Андерсоном вышла в коридор.
Мы ждали их возвращения, ждали развития событий. Но ничего не происходило. Люди постепенно расходились, кто-то предложил взять кофе. Работа ни у кого не клеилась. И когда мы все уже вконец отчаялись, дверь в диспетчерскую отворилась.
Таллок не нужно было просить тишины — я и так слышала, как дышат стоящие рядом люди.
— Муж Жаки Гроувс, Филип, приехал дать показания. С ним муж Джеральдины, Дэвид Джонс, Джонатан Бриггз, первый муж Аманды Вестон, и Ник Бенн, обнаруживший тело жены. Плюс трое крутых адвокатов.
Молчание. Интересно, слышал ли кто-нибудь в этот момент бешеное биение моего сердца?
— Детектив-суперинтендант изъявил желание присутствовать при разговоре, — продолжала Таллок. — Начинаем через пять минут. Вот, пожалуй, и все.
— Поговори с каждым по отдельности, — посоветовал Джосбери. — Когда они вместе, легче придерживаться одной версии.
Таллок смерила его долгим взглядом.
— Я это понимаю. Но они пришли сюда добровольно. В сопровождении крайне агрессивных юристов. Пока что, думаю, придется их выслушать, не выдвигая своих условий.
Как только она ушла, вся ватага ринулась обратно к экрану. Мы переключились на главную комнату для допросов, расположенную на последнем этаже. Андерсон уже проверял звукозаписывающую аппаратуру. Потом дверь открылась, и в комнату повалили мужчины в дорогих костюмах. Один из них показался мне похожим на Феликса Бенна, другой — на Джошуа Джонса. Двух адвокатов определить было проще простого: у них не было страха на лице. Суперинтендант вошел с третьим адвокатом, и все расселись за громадным стеклянным столом. Сквозь окна виднелись крыши Льюисхэма и безоблачное осеннее небо.
Андерсон тоже присел. Все ждали Таллок. Прошло уже несколько минут, а она все не появлялась.
— Это она специально, — пробормотала Майзон, стоявшая у меня за спиной.
Но я в этом сомневалась. Скорее, Таллок решила заскочить перед важной беседой в уборную. Джосбери посмотрел на часы и нахмурился.
Еще минута. Один из адвокатов посмотрел на настенные часы. Скрип отворившейся двери суперинтендант встретил вздохом облегчения.
— Доброе утро, — сказала Таллок, закрывая дверь за собой.
Все встали, включая, после недолгого раздумья, Андерсона и суперинтенданта. Все были выше, чем она. Таллок выбрала ближайший свободный стул и выдвинула его из-за стола.
Как только все снова сели, самый молодой из адвокатов принялся что-то строчить в блокноте. Я боковым зрением видела, как Джосбери грызет ноготь на большом пальце. Мы все ждали, когда Таллок начнет разговор. Она сидела спиной к камере, но мы видели ее руки — бледные, без кровинки, они неподвижно покоились на столе.
— Насколько я поняла, вы хотите сделать заявление, — начала она.
— Подождите, — перебил высокий рыжеволосый адвокат. — Давайте для начала обсудим основные правила.
Таллок вопросительно склонила голову.
— Эти джентльмены пришли сюда по своей воле, исключительно ради того, чтобы помочь следствию. То, что они планируют вам сообщить, едва ли имеет какое-то отношение к убийствам, но чтобы, так сказать, не оставалось никаких недоговоренностей…
— Я прекрасно понимаю, — перебила его Таллок. — Но у нас сегодня очень много работы. Кто начнет?
— Мисс Таллок… — не унимался рыжий адвокат.
— Детектив-инспектор Таллок, — поправила она его. — Не сочтите за грубость, но мы уже достаточно от вас услышали.
Ребята вокруг меня одобрительно зацокали и закивали головами.
Не давая адвокату возможности продолжить, Таллок обратилась к мужу последней жертвы:
— Мистер Бенн, не хотите начать?
Бенн вперился взглядом в стеклянную столешницу.
— Да это, скорее всего, ерунда, — пробормотал он. — Это было давным-давно, и незачем… — Он замолчал и провел ладонью по лицу. — Нет, пусть кто-то другой говорит.
Мужья, нынешние и бывшие, обменялись взглядами. Молодой адвокат продолжал увлеченно строчить.
— Произошел один инцидент, — наконец осмелился Дэвид Джонс, муж Джеральдины. — Давно, много лет назад. Вряд ли он представляет какой-либо интерес, но…
— Когда к нам приходили из полиции, — подхватил Джонатан Бриггз, первый муж Аманды Вестон, — то всякий раз пытались установить связь между нашими семьями. Поначалу, когда погибли Джеральдина и Аманда, мы думали, что нас связывает только школа. Потом, когда убили Шарлотту, я задумался… Я позвонил Дейву, мы связались с Ником и решили, что лучше нам прийти сюда. Побеседовать.
— С тремя адвокатами, — пробормотал Джосбери. — Ничего себе беседа.
— Вы упомянули о каком-то инциденте, — сказала Таллок. — Расскажите, пожалуйста, подробнее.
Снова молчание.
— Дело было в Кардиффе, — через какое-то время произнес Джонс. — Летом, одиннадцать лет назад. Инцидент был связан с… мальчиками.
— Вашими сыновьями? — уточнила Таллок.
Джонс кивнул.
— Они все были гребцами в одной команде. Одна четверка. И как-то раз принимали участие в регате…
— Простите, я не знакома с терминологией. Одна четверка?
— Да, они вместе гребли. У каждого по веслу. Бывает еще двухвесельная гребля. А у наших — четверная. Плюс пятый, рулевой.
— Ясно. Продолжайте.
