Лабарб приподнял платок, закрывавший лицо. Оно было черное, страшное: язык высунут, глаза выпучены. Врач продолжал:
— Черт побери, ею сперва попользовались, а уж после задушили!
Он потрогал шею убитой.
— Душили руками, но следов никаких — ни царапин от ногтей, ни отпечатков пальцев. Так-то. Да, это в самом деле малышка Рок.
Он осторожно водворил платок на место.
— Мне тут делать нечего: смерть наступила самое позднее часов двенадцать тому назад. Надо уведомить прокуратуру.
Ренарде, заложив руки за спину, не сводил глаз с простертого на земле тельца. Он пробормотал:
— Какой негодяй!.. Не мешало бы разыскать ее одежду.
Доктор ощупал руки, плечи, ноги и добавил:
— Видимо, перед этим она искупалась. Вещи должны быть на берегу. Мэр распорядился:
— Пренсип (так звали секретаря мэрии)! Прогуляйся вдоль речки, поищи ее тряпки, а ты, Максим (так звали полевого сторожа), беги в Роюи-ле-Тор за следователем и полицейскими. Чтоб через час были здесь, понял?
Обоих подчиненных как ветром сдуло, а Ренарде спросил у врача:
— Какой же мерзавец мог учинить такое в наших краях?
Лабарб негромко ответил:
— Почем я знаю? На это способен каждый. Да, каждый вообще и никто в частности. Впрочем, это почти наверняка бродяга или безработный мастеровой. Их теперь полным-полно на дорогах — у нас же республика.
Оба собеседника были бонапартистами.
Мэр поддержал:
— Конечно, это мог сделать только чужак — прохожий или бродяга без хлеба, без крова…
— И без женщины, — договорил доктор с намеком на улыбку. — Остался без ужина и ночлега, вот и вознаградил себя как сумел. Один бог знает, сколько на свете людей, способных в известную минуту на преступление. Вам известно было об исчезновении девочки?
Концом трости он поочередно перебрал застывшие пальцы покойницы, нажимая на них, как на клавиши рояля.
— Да, известно. Мать явилась ко мне вчера, часов в девять вечера, — дочка, мол, не пришла к семи ужинать. Мы до полуночи искали по всем дорогам, звали ее, звали, но в рощу заглянуть не догадались. К тому же разумней было подождать до света: в темноте все равно ничего не увидишь.
— Сигару? — предложил доктор.
— Благодарю, не хочется. Мне от всего этого не по себе.
Они стояли над хрупким ребяческим телом, таким бледным на фоне темного мха. Крупная муха с синеватым брюшком, ползшая по бедру, задержалась у кровяных пятен, двинулась дальше вверх, вприпрыжку взбежала по боку, взобралась на одну грудь, спустилась и обследовала другую: нельзя ли поживиться на трупе чем-нибудь съедобным? Мужчины провожали взглядом суетливую черную точку.
Доктор заметил:
— Удивительно это красиво — муха на коже! Не зря дамы в прошлом веке налепляли на лицо мушки. Кстати, почему это вышло из моды?
Мэр, погруженный в раздумье, казалось, не слышал.
Вдруг, уловив какой-то шум, он обернулся: между деревьями бежала женщина в чепце и синем переднике. Это была тетка Рок, мать покойницы. При виде Ренарде она окончательно обезумела и, хотя труп еще не попался ей на глаза, заголосила: “Малышка моя! Где моя малышка?” Внезапно она заметила его, приросла к месту, сцепила руки и, вскинув их над головой, издала пронзительный истошный вопль, вопль раненого животного.
Потом она метнулась к телу, рухнула на колени и подняла, вернее сказать, сдернула с дочери закрывавший голову платок. Увидев черные, искаженные, страшные черты, она отпрянула, выпрямилась, опять грохнулась наземь и с диким, протяжным воем зарылась лицом в густой мох.
Ее длинное тощее тело ходило ходуном под обтянувшим его платьем, и было видно, как мучительная судорога сводит ей костлявые щиколотки и тощие икры в грубых синих чулках. Скрюченными пальцами она рыла землю, словно пытаясь откопать себе нору и спрятаться в ней.
Взволнованный врач прошептал: “Бедная старуха!” В животе у Ренарде булькнуло, он издал странный звук, как будто чихнул носом и ртом одновременно, потом вытащил из кармана платок, уткнулся в него, всхлипнул, разрыдался, шумно кашляя, сморкаясь и лепеча.
— Будь он про.., про.., проклят, скотина!.. Да я бы.., я бы.., на гильотину его!
Тем временем с понурым видом и пустыми руками вернулся Пренсип. Он выдавил:
— Ничего я не нашел, господин мэр. Нигде ничего.
Ренарде — он плохо сейчас соображал — переспросил осипшим от слез голосом:
— Чего не нашел?
— Девочкиных тряпок.
