она, растерявшись, повалилась на скамью, с недоумением глядя в заднее окошко на ноги мужа, карабкавшегося на империал.
Потом она замерла между толстым господином, пахнувшим табаком, и старушкой, пахнувшей псиной.
Все остальные пассажиры, молча сидевшие в ряд, — лавочник, работница, сержант-пехотинец, господин в золотых очках и шелковом цилиндре с огромными полями, загнутыми в виде водосточных желобов, две хмурые и важные дамы, которые всем своим видом словно говорили:
«Мы, правда, находимся здесь, но заслуживаем лучшего общества», — две сестры милосердия, девушка без шляпки и факельщик — все они казались собранием карикатур, музеем гротесков, вереницей шаржей на человеческие лица и напоминали шеренгу тех смешных паяцев, по которым стреляют в ярмарочных тирах.
От толчков омнибуса головы пассажиров дергались, их дряблые щеки дрожали; грохот колес одурманивал всех, и они казались придурковатыми, сонными.
Молодая женщина была подавлена.
«Почему он не сел со мною вместе?» — думала она. Ее томила смутная грусть. Право, он мог бы отказаться от своей папироски.
Сестры милосердия знаком попросили остановиться, затем вышли одна за другой, распространяя затхлый запах старых юбок.
Поехали дальше, потом снова остановились. Вошла багровая, запыхавшаяся кухарка. Она уселась и поставила себе на колени корзинку с провизией. В омнибусе запахло кухонными отбросами.
«Однако это дальше, чем я предполагала», — подумала Жанна.
Факельщик вылез, и его заменил кучер, благоухавший конюшней. Девушку без шляпки сменил рассыльный, от ног которого пахло потом.
Жене нотариуса было не по себе, ее мутило, она готова была расплакаться, сама не зная почему.
Еще несколько человек слезло, несколько вошло. Омнибус все катил по бесконечным улицам, останавливался в определенных местах, отправлялся дальше.
«Как далеко! — думалось Жанне. — Только бы он не пропустил остановки, не заснул бы! Он очень устал за последние дни».
Постепенно вышли все пассажиры. Она осталась одна, совсем одна. Кондуктор крикнул:
— Вожирар!
Так как она не двинулась с места, он повторил:
— Вожирар!
Она взглянула на него, поняв, что возглас относится к ней, раз кругом больше никого нет. Кондуктор в третий раз сказал:
— Вожирар! Тогда она спросила:
— Где мы?
Он сердито ответил:
— Да в Вожираре, черт побери! Я уже раз двадцать кричал вам.
— Это далеко от бульвара? — спросила она.
— Какого бульвара?
— Ну, от Итальянского.
— Давно проехали!
— Ах! Скажите об этом, пожалуйста, моему мужу.
— Мужу? А где он?
— На империале.
— На империале? Да там давным-давно ни души нет.
Она всплеснула руками.
— Как так? Не может быть! Он сел вместе со мной. Посмотрите получше, он, конечно, там. Кондуктор начал фамильярничать:
— Ну, крошка, довольно болтать; один потерялся — десяток других найдется. Проваливайте. Прокатились — и довольно. На улице сыщете нового.
У нее выступили на глазах слезы; она настаивала:
— Вы ошибаетесь, уверяю вас, вы ошибаетесь. У него под мышкой был толстый портфель. Кондуктор расхохотался:
— Толстый портфель? Да, верно! Он сошел возле церкви Магдалины. Нечего сказать, ловко он от вас отделался. Хо! Хо! Хо!
Карета остановилась. Она вышла и невольно, инстинктивно бросила взгляд на крышу омнибуса. Там было пусто.
Она громко расплакалась и, не думая о том, что ее слышат и смотрят на нее, пролепетала:
— Что теперь со мною будет?
