между спорящими сторонами, вдруг вырвался тот самый человек, что возглавлял малую группу здесь, наверху. Он поднял руку, обернувшись к толпе своих единомышленников, прокричал что-то, повернулся и бросился вперед на защитников храма, выставив перед собой острие палки. Защитники отпрянули, но остался один. Растопырив руки, он пытался преградить путь наступавшему главарю.
Острие палки воткнулось в этого человека в районе солнечного сплетения, неожиданно легко вошло в тело, и белые одежды человека моментально окрасились ярко красным пятном. Движение перед храмом на миг остановилось. И наступающие и их оппоненты замерли от неожиданности и ужаса. Но кровь уже пролилась, и остановить развитие событий стало невозможно. Первые ряды наступавших, видевшие и осознавшие всю дикость и преступность произошедшего, не хотели больше идти вперед, но их подпирали задние ряды и наступление продолжилось само собой.
Вот толпа уже растоптала тело человека, испачканное кровью, вот уже защитники попытались скрыться в храме, но их догнали. Толпа ворвалась в храм.
– Всё кончено. Джин вышел из бутылки. Не надо осуждать бунтаря, его жена и дочь погибли в зубах чудовища, он почти лишился разума. Никто не хотел проливать кровь и никто не виноват. Но дело сделано и теперь вся их жизнь пойдет несколько в другую сторону.
– Не без внешнего участия, я так понимаю…
– Ничто в жизни не обходится без нашего участия, Егор, – совершенно серьёзно сказал Корвер и задумался.
7. Живой труп
Очередное изменение Егор почувствовал по свежему ветерку, обдувавшему лицо и руки. Он огляделся. По глазам сразу резанули голубые краски неба и белых облаков. Они опять сидели за столом на Медвежьем острове. Вид на озеро загораживало огромное чудовище, совсем не страшное здесь, неподвижное и мертвое, как восковая фигура со стеклянными глазами. Костер догорал. Егор встал, чтобы размяться и подкинуть веток в костер.
– Поставь чайничек, Егор, – Корвер с Анной тоже встали из-за стола.
– А не проще тебе еще раз щелкнуть пальцами? и…
– Проще, конечно, но в этом чае будет легкий привкус искусственности. С костра, с дымком он гораздо вкуснее.
Анна попыталась взяться за ручку чайника, но тут же отдернула руку.
– Он горячий, – Анна веточкой зацепила и приподняла крышку, – Пар идет, только что не кипит.
– Кипел уже.
– Тогда давайте попьем чайку, – Корвер спокойно голой рукой взял чайник за раскаленную ручку и направился к столу, – Вы будете?
На столе опять проявились помятые закопченные кружки и черные сухари. Корвер бросил в кружки по щепотке заварки и залил кипятком. Егор, тоже вернувшись за стол, сразу отметил несоответствие. Испачканные сажей кружки на белой скатерти смотрелись явным диссонансом. Он рассмеялся даже – всё остальное, значит, можно было воспринимать спокойно и нормально. Он еще раз осмотрелся вокруг. И действительно, ничто, даже статуя ящера, не вызвало в душе протеста. Корвер отламывал кусочки сухаря и с видимым удовольствием хрустел ими, запивая чаем. Анна, облокотившись на руку, задумчиво смотрела куда-то в пространство.
– А мне?
Все тут же обернулись на голос. На своем месте вдруг откуда-то появился Тихон. Корвер молча отлил чаю из своей кружки в блюдце и протянул его Тихону.
– Подуй только – горячий.
– Он думает, что уел меня? – Тихон важно прошелся по столу, взял в клюв кусок сухаря и бросил его в блюдце, – На все твои хитрости, Корвер, у нас найдутся свои.
– Ну, что? Оттянулся, получил удовольствие?
– Ты о чем? О чае или о драке на площади? – перья на Тихоне были немного взъерошены, клюв слегка приоткрыт и проглядывал язык, как у загнанной собаки.
– На площади, конечно. Я не сомневался, что с чаем ты вывернешься, ты же не какой-нибудь глупый журавль из басни.
– Омерзительно, но прекрасно. Захватывает. Троих ваших уложил голыми руками… потом меня чем-то по голове сзади, – Тихон пригладил перья на голове правой лапой, потом клюнул сухарь в блюдце и перевернул его, – Твердоват еще.
– Какими такими руками? – заинтересовалась Анна.
– Клюй свой чай и отдыхай, Тихон, я им объясню, – Корвер с сожалением отставил пустую кружку в сторону, – Тихон совместился с телом одного из защитников храма и принял участие в сражении.
– В двух, Корвер, но с первым промашка вышла, а вот второй, просто молодец.
– Разве это возможно? – опять вмешалась Анна.
– Возможно, – продолжил Корвер, – но только за некоторое, очень малое время до смерти, когда человек сильно возбужден и потерял уже контроль над собой. Порядка событий это уже не меняет, но удовольствие получить можно. А вообще, прочувствовать человеческую жизнь по-настоящему можно только одним способом – нужно родиться человеком и прожить его жизнь, вот как вы с Егором это сейчас делаете. Громоздко, конечно, но другого способа нет.
– Есть, я вот, например двести с лишним лет живу вороном, уже счет годам потерял, – фальшиво трагическим голосом произнес Тихон.
– Мы тебе памятник поставим, при входе… куда-нибудь. Ты герой труда, Тихон, но я бы очень не хотел очутиться на твоем месте. Жить триста лет нудно и не продуктивно, – это он обращался уже к людям, – Я например, обычно больше тридцати не живу, и помирать люблю в сражении, сам, а вот Тихону приходится пробавляться чужими страстями.
– Значит, и тебе человеческое не чуждо? – спросил Егор, внимательно следивший за разговором.
– Плох тот генерал, который перестает быть солдатом. По мне, мертвый лев гораздо лучше живой собаки.
– Софист, – фыркнул Тихон.
– Отнюдь, Тихон, отнюдь, я практик, поэтому и люблю сам залезать в гущу событий. Можно ведь наблюдать за жизнью со стороны, так как мы сегодня это делали там, – он ткнул пальцем в землю, – Но это всё равно, что жевать бумагу, вместо пирожного или, хотя бы, вот такого сухаря. А вкусные же сухари… не поставить ли нам еще чайку?
Егор встал, ополоснул кружки остатками остывшего кипятку и пошел к озеру, зачерпнуть воды. Так или иначе, пришлось пройти совсем рядом с чудищем. Между его ногами-ластами и кустами оставалась совсем узкая полоска песка. Егор провел рукой по бугристой чешуйчатой коже чудовища и почувствовал мерное сотрясение. У этого, казалось бы, каменного истукана продолжало биться сердце. Егор отдернул руку и отошел в сторону. Зачерпнув чайником воды, он тут же вернулся обратно к столу и обратился к Корверу:
– Я всё же не понимаю, а причем тут этот ящер и вообще…
– Я же начал вам объяснять, вы сами мне не даете этого сделать.
– С этого мгновенья я нем, как рыба, – сказал Тихон и громко захлопнул клюв.
– Я тоже, – добавила Анна, – очень интересно.
– Придется опять зайти издалека. Сначала надо вам объяснить, что такое человек, да и всякое живое существо, – Корвер покосился на Тихона, – разница между ними не такая уж большая, как кажется людям. Люди не понимают главного – двойственности всего сущего. Любое существо живет как бы в двух мирах одновременно и состоит из двух ипостасей, принадлежащих к разным мирам. Одна часть бренна и недолговечна, она для нас как прокатный автомобиль. Она и не принадлежит нам, она собственность того маленького мира в который мы временно опускаемся. Люди считают эту часть главной, но это не так, главной остается частица большого мира, условно называемая душой. В момент рождения, точней – зачатья, две эти части соединяются в единое целое. С этого момента физическое тело, будь оно телом человека, какого-нибудь жучка-паучка или, например, ворона, – Корвер опять посмотрел на Тихона, – это тело становится одухотворенным, живым, оно способно воспринимать и анализировать действительность физического мира, совершать в нем те или иные действия. Вновь приобретенные способности
