топорщились концы проводов. Рудник сказал, что не хотел бы его задерживать, однако, может быть, господин Лашен все же не откажется выпить по стаканчику, только аперитив? Он уступил. Решимость куда-то делась, он уже не мог просто извиниться и уйти. Лицо у Рудника серое, наверняка старику уже за шестьдесят, но в гладко зачесанных со лба черных волосах не заметно седины, по контрасту с лицом волосы казались неправдоподобно молодыми. Одет он был в светло-серый летний костюм с пиджаком, отделанным тончайшей строчкой, с неимоверным количеством пуговиц и кнопок. На ногах сандалии с пряжками, которые при каждом шаге звякали не хуже лошадиной сбруи. Рудник первым двинулся в сторону бара, они сели, Рудник предложил выпить перно. Почему бы и нет. Обслуживал тот самый официант, которого он узнал, тот, что раньше работал в ресторане «Финикии». Парень неприметно кивнул Лашену.
– Попробую угадать, если вы не против, – сказал Рудник. – Вы – журналист.
Кивнув, Лашен спросил:
– А вы?
– Пять лет назад именно здесь все в моей жизни стянулось в тугой узел. Я был пилотом «Люфтганзы», и здесь, в Бейруте, со мной случился инфаркт. Три недели провалялся в американской клинике, потом меня отправили на самолете в Германию долечиваться. Шесть недель в Шварцвальде, обычный курс. Ну и досрочно проводили на пенсию. Теперь у меня льгота – могу по дешевке летать любыми маршрутами современной мировой истории.
После каждой фразы Рудник делал паузу, смотрел, какое впечатление произвел на собеседника. Слова он сопровождал пренебрежительными жестами, и тон был соответствующий – какой-то брезгливый. О самом важном он говорил особенно небрежно, так, он упомянул, например, о том, что в юности, совсем молоденьким начинающим летчиком, служил в легионе «Кондор», то есть в гитлеровских ВВС.
– Люблю бывать там, где происходит что-нибудь эдакое. Дольше остаешься молодым, знаете ли. А лучше сказать, дольше остаешься живым, если вы меня понимаете. И семьдесят стукнет – все равно не смогу спокойно сидеть на месте.
– Да-да. – Надо было как-то заполнить неприятную паузу.
– Здесь у меня друзья, старые товарищи. И, скажу вам, арабов моих я в обиду не дам. Еще чтением занимаюсь, много читаю, в основном биографические книги и мемуары. Скажите-ка, вы работаете на телевидении? А-а, в газете… и что же, хорошо знаете Восток?
Лашен объяснил, что бывал раньше только в Ливане, один раз, и в Египте, тоже однажды.
– Ну-ну… Египет… великолепно, что и говорить. Сущий хлев, очаг всех инфекций, какие есть на свете, вы не представляете, какой заразы там только нет. Но культура древняя, да вам, конечно, это известно. В прошлом году мне удалось немножко заработать там, в Египте. Менеджер один меня нанял, промышленник из Германии. По-моему, мои услуги ему очень пригодились, да, не сомневайтесь. Здесь жуткая неразбериха творится, я очень хорошо вас понимаю – в первые дни просто голова кругом идет, хитро у них тут все, что и говорить. Но если разберешься что к чему, то жить здесь можно, и не хуже, чем в мирные времена. Всякое действие имеет противодействие, что и говорить… Спиртного я, знаете ли, обычно не пью, ну разве что рюмочку изредка, а тут вот опять пристрастился, все из-за друзей моих, да ладно уж, ладно, позавчера вечером… Вы же об этом хотите спросить, не правда ли? Виски, ну да, виски, но после ни-ни, ни капли… Я тут все ходы и выходы знаю. И вот что я вам скажу: христиане ребята сноровистые, а что же плохого в сноровистости? А исламисты, у них же никакой выучки, неумехи в военном деле, портачи. Если бы я из-за этого волновался, так давным-давно уже сыграл бы в ящик. Все, что плохо, вижу. Но я решил не волноваться – и не волнуюсь. Возле порта я видел двух убитых детей, да-да, детей, не сомневайтесь. И все-таки война меня интересует, хотя теперь я человек штатский до мозга костей.
Лашен лишь изредка задавал вопросы. Время поджимало. Рудник заговорил шепотом, перегнувшись к нему через столик:
– Уж я мог бы вам рассказать кое о чем! Вы, когда будете посвободнее, приходите ко мне, побеседуем. Милости прошу!
Вертя в руках стакан, Лашен сказал, что интересуется контрабандой оружия.
– Тс-с! Вот придете, тогда потолкуем. Вы были в Джунии, встречались там с кем-нибудь?
Лашен отрицательно покачал головой.
– Я знаком со многими людьми, у которых можно получить информацию о том, что вас интересует. При одном условии – никаких лишних вопросов, никакого любопытства, понимаете? А кстати, кто он, тот человек, с которым вы позавчера сидели в баре? Ваш коллега? Ах, фоторепортер! Парень хладнокровный, я не ошибся? Почему бы нам не познакомиться поближе? Давайте как-нибудь пообедаем вместе. А женщина кто? Я, знаете ли, все замечаю. Ну, извините, извините, не хотел быть нескромным.
Лашен ответил: женщина – немка, работает здесь. Сам почувствовал, что ответил с досадой, хотя держался спокойно и рука, лежавшая на столике, не шевельнулась.
– Несмотря на то что мы соотечественники, я, разумеется, не хотел бы касаться сугубо личной сферы, – сказал Рудник. – И все-таки, знаете, надо вам постараться уговорить ее уехать. Так будет лучше.
– Она наверняка об этом задумывалась. И наверняка приняла решение. В противном случае она давно бы уехала.
– Прошу прощения, вы кажется упомянули, что интересуетесь контрабандой оружия?
Бармен, стоя спиной к ним, разговаривал с женщиной, которая пришла его сменить и надевала белый передник.
– Вы, случаем, не для того приехали, чтобы написать о контрабанде оружия?
– Нет. Эта идея появилась только сегодня. Меня интересует этот вопрос.
– Контрабанда – слово, пожалуй, неподходящее… – Рудник поглядел на Лашена с любезной, но все же насмешливой улыбкой. – Понимаете ли, не стоит называть так обычную торговлю. Вы что же, считаете, что суверенные государства нарушают законы, занимаются контрабандой? Разумеется, работают агенты, подставные лица. Да, законы обходят, статьи об импорте и экспорте интерпретируют весьма широко, но средства используют почти исключительно легальные. Вам не удастся привести никаких доказательств. Вы же сами понимаете, вам ли, журналисту такого уровня, этого не понять! Вы же не какой-нибудь простак, нанявшийся строчить репортажи.
– Я не собираюсь что-то доказывать, – сказал Лашен. – Я не хочу доказывать, что все обстоит так, как мне представляется. Мне нужен сюжет, понимаете, сценарий. Кто капитан, что известно команде, у кого есть своя личная заинтересованность и в чем она – в деньгах? Или людей интересуют не столько деньги, сколько то, чтобы оружие попало по назначению, к тем, в чьих руках оно
– В Джунии есть люди, которые, пожалуй, помогут вам установить нужные контакты. Захотят ли помочь, не знаю. Хитрить с фалангистами нельзя, как вы понимаете. Но подумайте вот о чем. Арабы тщеславны, ну и подольститесь к ним. Скажите, мол, опишу все объективно, а уж они поймут это как надо. Разговор ведите по-французски, причем так, как будто перед вами французы, а не арабы, то бишь финикийцы. Они же твердят, что они потомки финикийцев, а сами арабы. Арабы, арабы и еще раз – арабы! Христианская вера для них – вполне мирской инструмент, распятие – твердая штуковина, которой удобно проламывать черепа палестинцев, а заодно можно и мусульман хорошенько отдубасить. Дельные ребята, не сомневайтесь, ну да, конечно, у каждого свое мнение, но я считаю, это дельные современные парни. Разумеется, они арабы, и никакие не финикийцы, ну скажите на милость, разве итальянцы, что живут к северу от Рима, – этруски? Арабы тщеславны и вероломны, а нынешние финикийцы – это арабы, но им вы ничего такого не говорите. Арабы способны вести себя как подонки. Но нам они ближе, чем любой из бойцов Фатх.[12] Войну они выиграют, это ясно как дважды два. Жмаель дельный командир, Шамун дельный командир, Франжье[13] старый прохиндей, Абу Арз авантюрист, в политике его шансы равны нулю. У мусульман тоже есть серьезные лидеры. Я-то сам ни с кем, я же иностранец. Просто наблюдаю, понимаете, действие и противодействие, главное для меня – не волноваться.
Лашен хотел расплатиться и уже поднялся с места, но Рудник придержал его за локоть:
– Э-э, бросьте-ка.
– Три доллара, – сказала барменша.
