стоит дороже золота. А ведь большинство людей никогда не видели живых китов. Лесли живет с двумя маленькими детьми в квартире, окна которой выходят прямо на скоростную автостраду, а у хозяйки дома все эти бутылочки в ванной стоят больше, чем каждый из официантов зарабатывает за год.
Альберт возвращается и набирает телефон службы спасения.
Альберт прикрывает рот ладонью и шепчет в сторону, что не стоило Тайлеру писать эту записку.
Тайлер говорит:
– Ну так пойди и настучи менеджеру. Пусть меня уволят. Я на этой сраной работе не женился.
Все внимательно рассматривают свои ботинки.
– Это самое лучшее, что только может в жизни случиться, – говорит Тайлер. – Когда тебя увольняют, ты перестаешь толочь вод в ступе и начинаешь что-то менять в своей жизни.
Альберт говорит по телефону, что нам нужна «скорая помощь» и называет адрес. Ожидая ответа, он сообщает нам, что хозяйке плохо не на шутку, Альберту пришлось нести ее от самого туалета. Мужу она не позволила себя нести. Она сказала, что это он налил мочу в ее духи, потому что хотел, воспользовавшись ее нервным припадком, спутаться с одной из ее подруг, и еще она сказала, что устала, безумно устала от всех этих людей, которые называют себя друзьями их дома.
Хозяин не мог вытащить мадам из туалета, в котором она упала, потому что та размахивала в воздухе половинкой разбитого флакона от духов и обещала перерезать мужу горло, если он только к ней притронется.
Тайлер говорит:
– Круто!
От Альберта воняет. Лесли говорит:
– Альберт, дорогуша, от тебя воняет!
Из ванной невозможно было выбраться, не провоняв, говорит Альберт. Весь пол был усеян разбитыми флаконами, и еще груда осколков стекла в унитазе. Похоже на лед, говорит Альберт, как на тех шикарных банкетах в отеле, когда мы насыпаем в писсуары колотый лед. В ванной воняет, а весь пол усеян осколками льда, который никогда не растает, и Альберт помогает мадам встать с пола. Ее белое платье все в желтых пятнах. Мадам размахивает в воздухе осколком флакона, поскальзывается на пролитых духах и осколках стекла и падает на ладони.
Она плачет и истекает кровью, забившись в угол. О, как жжет, говорит она:
– Уолтер, как жжет. Как жжет! – причитает мадам.
Духи, все эти выделения мертвых китов, проникают в порезы и жгут нестерпимо.
Хозяин вновь поднимает мадам на ноги. Она держит руки так, словно молится, только не прижимает ладони одну к другой, потому что по ним ручьями стекает кровь, струится по запястьям, по алмазному браслету и капает с локтей.
И хозяин говорит:
– Все будет хорошо, Нина.
– Мои руки, Уолтер, – не унимается мадам.
– Все будет хорошо.
Мадам вопрошает:
– Кто мог это сделать? Кто ненавидит меня так сильно?
Хозяин говорит Альберту:
– Вы бы не могли вызвать «скорую»?
Это была первая акция Тайлера, террориста сферы услуг. Партизана-официанта. Экспроприатора минимальной заработной платы. Тайлер занимался этим долгие годы до знакомства со мной, но, как он утверждает, в одиночку пьют только неудачники.
Когда Альберт заканчивает рассказ, Тайлер говорит:
– Круто!
Но вот мы снова в отеле, лифт остановлен между кухонным этажом и этажом банкетного зала, и я рассказываю Тайлеру, как высморкался на заливную форель, которую подавали для конгресса дерматологов, и потом трое гостей сказали мне, что форель пересолена, а один – что он ничего вкуснее в жизни не ел.
Тайлер стряхивает последнюю каплю в супницу и заявляет, что отлил все, что мог.
Проделывать эту операцию легче всего с холодными супами, такими как вишисуаз, или когда наш шеф-повар готовит по-настоящему свежее гаспачо. Но это невозможно с французским луковым супом, поверхность которого в горшочках покрыта коркой расплавленного сыра. Если бы у меня были деньги на обед в нашем ресторане, я бы заказал именно его.
У нас с Тайлером возник острый дефицит новых идей. Когда постоянно подкладываешь что-то в пищу, это быстро наскучивает. Складывается ощущение, что это – часть твоих служебных обязанностей. Но тут как-то на банкете один из докторов или юристов, неважно кто, говорит, что вирус гепатита живет шесть месяцев на поверхности нержавеющей стали. Представляете, как долго он проживет в шарлотке по-русски с ромовым заварным кремом?
Или в лососевой запеканке?
Я спросил у доктора, где можно разжиться вирусом гепатита, а тот уже был крепко под градусом и рассмеялся.
Все можно найти в баках на больничной свалке, говорит он и смеется.
Все, что угодно.
Больничная свалка: вот это действительно – дойти до точки.
Положив палец на кнопку лифта, я спрашиваю Тайлера, готов ли он. Шрам на тыльной стороне моей ладони вздулся и блестит как пара губ, точно повторяющих очертания поцелуя Тайлера.
– Секундочку, – говорит Тайлер.
Томатный суп, наверное, все еще горячий, потому что пакостная штучка, которую Тайлер запихивает в ширинку, раскраснелась от пара, словно королевская креветка.
11
В Южной Америке, что недаром зовется Зачарованным Краем, мы могли бы перейти вброд реку, и маленькая рыбка забралась бы к Тайлеру в уретру. Рыбка эта сплошь покрыта колючими шипами, которые она может выдвигать и втягивать. Она зацепится шипами за стенки мочеточника Тайлера и приступит к метанию икры. Есть столько различных возможностей провести субботнюю ночь гораздо хуже.
– Мы могли бы и похлеще обойтись с матерью Марлы, – говорит Тайлер.
– Заткнись, – парирую я.
Тайлер говорит, что французское правительство могло бы нас похитить и спрятать в подземном комплексе в окрестностях Парижа, где даже не хирурги, а в спешке обученные лаборанты отрезали бы нам веки для того, чтобы проводить на нас испытания на токсичность нового аэрозоля для загара.
– Такие вещи случаются, – говорит Тайлер. – Почитай газеты.
Хуже всего то, что я точно знаю, что Тайлер затеял насчет матери Марлы. Впервые, с тех пор, как я с ним познакомился, Тайлер зарабатывает настоящие деньги. Заколачивает бабки. Позвонили от Нордстрома и заказали двести брусков мыла для лица «Тайлеровский Жженый Сахар» к рождеству. Они предложили оптовую цену двадцать долларов за брусок, и у нас появились деньги на то, чтобы проветриться в субботу вечером. Починить газовое отопление. Сходить на танцульки. Если бы у нас хватало денег на все, я бы ушел с работы.
Тайлер действует под вывеской «Мыловаренный Завод на Бумажной улице». Говорят, что лучше мыла никто никогда не видывал.
– Гораздо хуже было бы, – говорит Тайлер, – если бы ты случайно съел мать Марлы.
Чуть не подавившись курицей «гунь-бао», которую я жевал, я велел Тайлеру заткнуться.
Эту субботнюю ночь мы проводим на переднем сиденье «импалы» выпуска 1968 года, которая стоит на приколе на спущенных шинах на парковке для подержанных автомобилей. Мы болтаем с Тайлером, пьем пиво из банок, и нам уютно на переднем сиденье «импалы», ибо оно просторнее, чем диваны, которые большинство людей могут себе позволить. В этой части города парковками заняты почти все улицы. Торговцы автомобилями зовут машины в таком состоянии «шпротами»: все они стоят по двести долларов, и
