Как хорошо к нему относятся и товарищи и учителя, он по-настоящему понял, лишь когда вернулся после болезни в школу. Школа была в квартале от детского дома, и уже по дороге он увидел много улыбающихся лиц, и все эти улыбки были предназначены ему, и все они были вызваны тем, что он наконец здоров и идет в школу. В классе при его появлении грянуло такое дружное, такое искреннее «ура!», так его окружили, так дружелюбно толкали под бока и пинали кулаками в живот, так хорошо предлагали помочь догнать класс, что ему захотелось обнять одновременно всех ребят и прижать их к груди.
И все последующие после выздоровления дни Шевченко Павла не покидало восторженное и светлое настроение. И с настроением этим удивительно совпадало впечатление от книги, которую он вот уже несколько дней читал после уроков в школе, после комсомольских собраний до глубокой ночи: «Жан- Кристоф» Ромена Роллана. Читал ее с радостью и отчаянием от того, что другие люди этой книги не читали. А как изменилась бы жизнь, если бы ее прочли все! Ведь после этого на земле исчезли бы преступления, люди не смогли бы обманывать и предавать. Может быть, многие фашисты перестали бы быть фашистами, а капиталисты – капиталистами. Он думал о том, что недаром по указке Гитлера в Германии сжигают лучшие книги и недаром в нашей стране ликвидируют безграмотность. Ее необходимо ликвидировать, чтобы каждый советский человек мог прочесть великого гуманиста Ромена Роллана и понять, как нужно любить друзей и как нужно ненавидеть врагов.
Впервые в жизни Шевченко Павел решился послать свое стихотворение в редакцию газеты.
Когда он вернулся из школы в детский дом, Мария Яковлевна сказала:
– Звонили из «Комсомольской правды». Спрашивали про тебя. Есть ли такой человек на свете и какой это человек. Я им ответила, что человек такой существует, но дала плохую характеристику: сказала, что человек этот не слушает маму, после простуды ходит без шарфа, пил на улице газированную воду, до поздней ночи читал «Жан-Кристофа» и этим нарушил дисциплину. Шевченко Павел улыбнулся, как улыбался он всегда, когда видел Марию Яковлевну, – чуть смущенно, нежно и преданно.
– А про стихи они не говорили? – спросил он нерешительно.
– Я уверена – напечатают, – ответила Мария Яковлевна. – Хотя они ничего не говорили.
Стихи напечатали. В подписи указали: «Павел Шевченко, воспитанник тринадцатого киевского детского дома». Мария Яковлевна договорилась с Союзпечатью и закупила сразу триста экземпляров газеты. Эти газеты роздали всем детдомовцам, начиная с первоклассников, которые едва умели читать. И на каждой газете Шевченко Павел надписывал: такому-то на добрую память от автора стихов.
В день выхода газеты вечером Мария Яковлевна собрала в клубе всех своих воспитанников, учителей и воспитателей. Шевченко Павел прочел со сцены свои стихи, а потом Мария Яковлевна выступила и сказала, что это очень радостный день в жизни их детского дома, что все должны его запомнить, что в их коллективе появился настоящий поэт, который сумел в своих стихах правильно передать чувство, охватившее всех советских людей, – чувство ненависти к врагам народа и любви к Родине, к великому вождю народов Сталину. И она обняла Шевченко Павла, который наклонился к ней, и поцеловала его в лоб, а у Шевченко Павла, когда он наклонился, свалились очки, но, к счастью не разбились, и Мария Яковлевна весело и заразительно рассмеялась, и смеялся и радовался весь зал. А за ужином всем детдомовцам дали к чаю по большому куску вкусного бисквитного торта с толстым слоем масляного крема, а Шевченко Павлу положили на тарелку несколько вылепленных из крема роз, украшавших центры тортов. Только здоровый желудок и выработавшаяся в последнее время привычка к жирной пище спасли его от тяжелых последствий.
В детский дом начали приходить письма. Они приходили десятками со всех концов страны, и все на имя Шевченко Павла. Колхозный конюх Герш Осипович Лебензон из Биробиджана писал, что враги народа уничтожили его единственного сына путем поджога амбара и что он благодарит Шевченко Павла за его политически зрелые стихи и приглашал поэта приехать в Биробиджан, где он сможет написать еще много хороших стихов о вредителях и о том, как честные коммунисты разоблачают этих последышей Иуды- Троцкого.
Старый харьковский поэт Микола Мокиенко перевел стихотворение Шевченко Павла на украинский язык и прислал ему свой перевод с припиской, что он просит авторизовать этот перевод, так как стихотворение намерена перепечатать харьковская областная газета.
Комсомольцы 124-й московской школы на своем собрании избрали Шевченко Павла почетным членом своей комсомольской организации и прислали ему копию протокола. А шахтер-стахановец с донецкой шахты «К.ураховка-40» Геннадий Голубцов прислал в детский дом посылку – новенькую шахтерскую лампу и письмо, где он призывал Шевченко Павла писать про шахтеров, которые добывают уголь и этим самым согревают и освещают весь мир.
Нельзя сказать, что все эти успехи не оказали влияния на Шевченко Павла. Он был счастлив, он видел вокруг себя лишь добрых, хороших людей, которые его любили и для которых он был готов, как горьковский Данко, вырвать из груди сердце. Он ничуть не зазнался, а стал еще скромнее, еще требовательнее к себе, и звездами сияли за стеклами очков его небольшие добрые глаза.
ГЛАВА ПЯТАЯ
– Шевченко! – закричал младший сержант Иванов, комсорг их комсомольской группы. – Что ж ты молчишь? Твои стихи напечатали! В газете!
Павел Шевченко не спросил, какие стихи. На лице его не отразилось растерянности. Он молчал, и только внутри, в мозгу, происходила гигантская работа. Вспыхивали и гасли тысячи вопросов и картин: какие стихи? кто написал? настоящий Шевченко? однофамилец? как быть? сказать, что мои? сказать, что не знаю? попросить показать? отшутиться и пойти в библиотеку и там посмотреть?
«Кажется, попался, – думал он. А может, какая-то чепуха? И это ничем не грозит. Что это значит – стихи?»
– Покажи, – спокойно, чуть лениво сказал он Иванову, который держал в руке газету.
– Нет, – добродушно рассмеялся Иванов. – Ты сначала станцуй.
Павел Шевченко широко улыбнулся в ответ Иванову и принялся отплясывать вокруг него вприсядку, то разбрасывая, то сводя ноги и перемещая руки так, словно пронизывал коленкой коленку.
– Хорошо, – сказал Иванов. – Держи.
Павел Шевченко прочел: «Павел Шевченко, воспитанник тринадцатого киевского детского дома». Он потом не мог бы этого объяснить, но стихотворение он прочел одним взглядом, не по строчкам, даже не по строфам, а сразу все стихотворение словно сфотографировалось у него в мозгу и так четко и глубоко отпечаталось, как газетный текст на разрезанной пополам сырой картофелине. Он мог бы сразу же повторить эти стихи. Наизусть. И одновременно он успел подумать о том, что уже нельзя сказать, что это
