Запрокинув голову, свой маленький чёрный мозг, Пэйж Маршалл указывает на бежевый сводчатый потолок.
– Когда-то здесь были ангелы, – сообщает она. – Говорят, они были потрясающе красивые, с крыльями из перьев и с настоящими позолоченными нимбами.
Старуха привела меня в большую часовню Сент-Энтони, большую и пустующую с тех времён, когда это был женский монастырь. Одна стена – витражи из десятков самых разных оттенков золотого. Всю другую стену занимает большое деревянное распятие. Между тем и другим стоит Пэйж Маршалл в своём больничном халате, который отсвечивает золотом под маленьким чёрным мозгом её волос. Она смотрит вверх через надетые очки в чёрной оправе. Вся чёрная с золотым.
– По директивам II Ватиканского устава, – рассказывает она. – Церковные стенные картины зарисовали. Фрески и ангелов. Извели большую часть статуй. Все те невероятные таинства веры. Всё исчезло.
Смотрит на меня.
Старуха ушла. Дверь часовни защёлкивается у меня за спиной.
– Смешно и грустно, – продолжает Пэйж. – То, как мы не можем ужиться с вещами, которые не в силах понять. То, как мы берём и отвергаем что-то, если не можем найти ему объяснение.
Сообщает:
– Я нашла способ спасти твоей матери жизнь, – говорит. – Но ты можешь не одобрить.
Пэйж Маршалл начинает расстёгивать пуговицы халата, и в разрезе показывается всё больше и больше кожи.
– Ты можешь счесть идею совершенно отталкивающей, – говорит.
Она распахивает халат.
Под ним она голая. Голая и белоснежная, как кожа у её волос. Белая, обнажённая и всего в четырёх шагах. И её очень даже можно. И она плечами выбирается из халата, так что тот ниспадает сзади, по- прежнему свисая с её локтей. Её руки остаются в рукавах.
Тут же все те тугие мохнатые тени, куда до смерти хотелось попасть.
– У нас есть только этот узенький промежуток для удобного случая, – говорит она.
И делает шаг ко мне. Всё ещё в очках. Ноги её по-прежнему в белых туфлях на платформе, только здесь они кажутся золотыми.
Я был прав насчёт её ушей. Сто пудов, сходство потрясает. Ещё одна дырочка, которую ей не заткнуть, спрятанная и украшенная оборками кожи. Обрамлённая мягкими волосами.
– Если ты любишь свою мать, – говорит. – Если ты хочешь, чтобы она жила, ты должен сделать со мной это.
Сейчас?
– Пришло моё время, – говорит она. – У меня такой густой сок, что в нём ложка стоять будет.
Здесь?
– В другом месте мы увидеться не сможем, – говорит.
Её безымянный палец так же гол, как и всё остальное. Интересуюсь – она замужем?
– У тебя с этим какая-то проблема? – спрашивает. На расстоянии вытянутой руки изгиб её талии, спускающийся вниз по контуру её зада. Настолько же близко полочки обеих грудей с выпирающими чёрными пуговками сосков. Всего на расстоянии моей руки горячее местечко, в котором соединяются её ноги.
Отвечаю:
– Не-а. Нет. Какая там проблема.
Её руки берутся за мою верхнюю пуговицу, потом за другую, ещё за другую… Её руки сбрасывают рубашку мне через плечи, и та падает на пол позади меня.
– Просто чтобы ты знала, – говорю. – раз уж ты врач и все дела, – говорю. – Я вроде как излечивающийся сексоман.
Её руки отстёгивают пряжку у меня на ремне, и она отзывается:
– Значит, делай то, что должно естественно следовать.
От неё не пахнет розами, лимонами или хвоей. Вообще ничем таким не пахнет, даже кожей.
Пахнет от неё влагой.
– Ты не понимаешь, – говорю. – У меня было почти целых два дня воздержания.
Она горячо сияет в золотом свете. И всё равно у меня такое чувство, что если поцеловать её в губы, то они прилипнут, будто к ледяному металлу. Чтобы притормозиться, думаю про базально-клеточную карциному. Воображаю импетиго бактериальной инфекции кожи. Язвы роговицы.
Она тянет моё лицо себе в ухо. А мне в ухо шепчет:
– Отлично. Это делает тебе честь. Но что если ты отложишь выздоровление до завтра…
Стаскивает с моих бёдер штаны и говорит:
– Хочу, чтоб ты наполнил меня своей верой.
Глава 15
Если будете в холле гостиницы, а там заиграет вальс “Дунайские волны” – валите к чертям оттуда. Не думайте. Бегите.
Сейчас уже ни о чём не скажут прямо.
Если будете в больнице, а в раковую палату вызовут сестру Фламинго – не приближайтесь к тем местам. Сестры Фламинго нет. И если вызовут доктора Блэйза – такого человека тоже нет.
В больших гостиницах этот вальс означает необходимость эвакуировать здание.
Почти во всех больницах сестра Фламинго значит пожар. И доктор Блэйз значит пожар. Доктор Грин означает самоубийство. Доктор Блю означает, что кто-то перестал дышать.
Все эти вещи мамуля рассказывала глупому маленькому мальчику, пока они сидели в потоке машин. Вот когда ещё у неё начала ехать крыша.
В тот самый день малыш сидел в классе, а леди из учительской заглянула сказать ему, что его вызов к стоматологу отменили. Минуту спустя он поднял руку и попросил разрешения выйти в туалет. Никакого вызова никогда не было. Ясное дело, кто-то позвонил и сказал, мол, они от стоматолога, но это был тайный сигнал. Он вышел в боковую дверь через столовую, и там в золотой машине ждала она.
То был второй раз, когда мамуля вернулась забрать его.
Она опустила окно и спросила:
– Знаешь, за что мамочка всё это время сидела в тюрьме?
– За перепутанную краску для волос? – сказал он.
Она потянулась открыть дверцу и больше не замолкала. Днями и днями.
Если будешь в “Хард-Рок Кафе”, рассказала она ему, а там объявят – “Элвис покинул здание”, это значит, что все подносы нужно вернуть на кухню и выяснить, какое особое блюдо только что было распродано.
Такие вещи люди говорят тебе, когда не хотят сообщить правду.
В Бродвейском театре объявление “Элвис покинул здание” означает пожар.
Когда в бакалее вызывают мистера Кэша – это зовут вооружённого охранника. Вызов “Проверки груза в отдел дамского белья” означает, что в том отделе кто-то ворует товар. Другие магазины вызывают женщину по имени Шейла. “Шейлу в центр” означает, что кто-то ворует товары в центральной части магазина. Мистер Кэш, Шейла и сестра Фламинго – всегда плохие новости.
Мамуля глушила мотор, и сидела, одну руку держа сверху на баранке, а пальцами другой щёлкала, требуя от мальчика повторять за ней эти вещи. Её ноздри были темны внутри от засохшей крови. Использованные скомканные платки, тоже в старых пятнах крови, валялись на полу машины. Немного крови осталось на приборной доске от её чиханий. Ещё чуть-чуть было на лобовом стекле изнутри.
– В школе тебя не научат ничему настолько важному, – заявила она. – Вещи, которым ты учишься здесь, помогут тебе выживать.
Щёлкнула пальцами.
– Мистер Эмонд Сильвестри? – спросила. – Если его вызывают, что нужно делать?
В некоторых аэропортах его вызов означает террориста с бомбой. “Мистер Эмонд Сильвестри, пожалуйста, подойдите к своей группе у ворот десять корпуса D” означает, что там спецназовцы найдут
