— Не волнуйся, мамочка! Ничего такого, что могло бы плохо повлиять на его… Ну, ты понимаешь, на что! Он на голове, под волосами. А теперь мне надо торопиться: через час наш самолет.
На протяжении всего путешествия Ким и Тонио часто звонили Бетт, чтобы сообщить об отправке очередных своих приобретений и узнать, как продвигается реконструкция виллы. Тонио интересовался даже самыми незначительными, на первый взгляд, деталями. Он был весьма дотошным человеком и хотел, чтобы все его указания выполнялись в точности.
В сентябре новоиспеченные супруги позвонили из Палм-Спрингса и сообщили, что возвращаются через две недели.
— Все уже готово? — требовательно спросил Тонио.
— Мы уже подошли к заключительному этапу. Сейчас декораторы развешивают картины на стенах. Я думаю, вы будете потрясены результатом.
Да и как тут могло что-нибудь не понравиться? На переделку виллы ушло десять миллионов долларов!
В то утро Бетт прошла в свои апартаменты, вытянулась на кресле, обтянутом бледно-желтым бархатом, и приказала принести себе пунш со свежей мятой. Пока она потягивала напиток и грызла миндальные орешки, ее горничная Мария массировала ей ступни, предварительно смазав их душистым кремом.
— Полегче с моими несчастными мозолями, — пробормотала Бетт. На самом же деле она чувствовала себя на верху блаженства, но нельзя портить слуг чересчур снисходительным отношением. Она удовлетворенно и глубоко вздохнула.
Ей понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к тому, что ее ублажают, — к богатой и беспечной жизни, — но теперь она вполне с этим освоилась.
Посмотрев в зеркало на себя и горничную, склонившуюся у ее ног, Бетт подмигнула своему отражению.
«Кончилось время, когда тебе приходилось воровать со стола чужие чаевые, дорогуша. Отныне все должно быть по высшему разряду!»
Бетт приехала в аэропорт встречать молодоженов, когда там уже собралась половина жителей Бенедикты.
Стоял чудесный день, ясный и прохладный — лето подходило к концу. На бетонированной посадочной полосе посверкивал на солнце лайнер «Сан-Мигель-1». Когда сотрудники наземной службы подкатили к реактивному самолету трап, духовой оркестр грянул «Моя цветущая Родина» — национальный гимн Сан-Мигеля. На втором куплете ему начали подпевать зрители. Бетт пела вместе со всеми, охваченная волной патриотизма: «Моя цветущая Родина, мое любимое отечество!»
Затем дверь самолета распахнулась, и в проеме появились они — Тонио и Ким. Два загорелых великолепных человеческих экземпляра — высокие, горделивые, в безукоризненно сшитых белых шелковых костюмах. От них будто исходило свечение…
Тонио держал в руке трость из слоновой кости, шею Ким обнимали бриллианты. Они держались за руки. Оркестр смолк. Толпа затаила дыхание.
Даже Бетт, которая считала, что все уже повидала на своем веку, — даже Бетт застыла в оцепенении. Она, как и все остальные, безмолвно созерцала явление двух божественных существ, спускавшихся к ним с неба.
Фоли-сквер
— Знаете классическую еврейскую притчу, объясняющую смысл понятия
Она искоса взглянула на него. «Интересный парень…» — однажды высказал о нем свое мнение мистер Рабинович. «Вы думаете?» — Аликс тогда с сомнением воззрилась на старика.
Что ж, возможно, это и так, если вам нравится кельтский тип: резкие черты лица, бледная веснушчатая кожа, рыжие волосы, которые уже начали редеть на затылке… Билл напоминал ей борзую — невысокую, но гибкую, словно созданную для быстрого бега. Можно поспорить, что он и в самом деле бегает трусцой по утрам.
Спустившись с лестницы, они одновременно остановились. На улице шел легкий снежок, ложась на тротуар мягким пуховым покрывалом. В этот час Фоли-сквер выглядела тихой и безмятежной — именно таким показывали Нью-Йорк в полузабытых довоенных кинофильмах.
— Затишье перед бурей, да, Аликс?
Она кивнула и застегнула пальто.
— Увидимся в суде, — сказал Билл и быстрыми шагами свернул за угол. Всегда торопится. «Живчик», «Неумолимый Билл» — так прозвали его бульварные газетенки. А ее — «Поразительная Аликс».
Она брела домой в густеющих сумерках. Сегодня был день последних приготовлений к предстоящему судебному заседанию. Ей не удалось добиться многого из того, на что она рассчитывала. Она, разумеется, и не собиралась использовать такую линию защиты, как жалость к «несчастному сироте», но надеялась одержать победу по другому пункту. Аликс хотела, чтобы семьям погибших было запрещено присутствовать на процессе.
— Это же раздражающий фактор! — доказывала она. — Каково будет присяжным видеть их ежедневно, да еще если они решат вынести оправдательный приговор?
Но судья Бирнбаум не согласился с ее доводами.
— Если речь идет о том, чтобы запретить людям, потерявшим родных и близких, своими глазами наблюдать за свершением правосудия только на том основании, что члены присяжной комиссии будут неуютно себя чувствовать… — Он вздохнул. — Этот процесс трагичен по своей сути, и присутствие или отсутствие на нем родственников погибших ничего не изменит.
Аликс шла не торопясь, проигрывая в уме возможные сценарии предстоящего процесса. Но перейдя Хьюстон-стрит, она выбросила невеселые раздумья из головы: работа есть работа, а семья есть семья, и если не уметь четко разграничивать эти аспекты жизни, недолго и свихнуться. Процесс Джилкриста можно предать забвению по крайней мере до тех пор, пока Саманта отправится спать.
Аликс заскочила в химчистку забрать вещи, потом в магазинчик Вин Ли. Обычно перед уик-эндом она выбирала какое-нибудь китайское блюдо быстрого приготовления, чтобы облегчить себе жизнь. Мистер Рабинович, наверное, уже накрыл на стол, покончив с последней домашней обязанностью на этот день…
— Вам бы стоило посмотреть, как моя крошка управляется с китайскими палочками! — похвасталась Аликс. Миссис Ли только усмехнулась и положила в бумажный пакет еще несколько печений с предсказанием судьбы.
К тому времени, когда Аликс подходила к дому, настроение у нее уже совсем поднялось.
В свои шесть лет Саманта Брайден представляла собой точную копию отца: такие же черные кудрявые волосы, сверкающие глазенки и высокие скулы. Одна восьмая часть индейской крови, если утверждения Сэма были правдой, сыграла свою роль.
Она унаследовала от своего отца и говорливость, болтая без умолку на протяжении всего обеда,
