них обоих.
Но это хорошо, что в комнате темно и ему не нужно больше смотреть в эти лживые глаза. Даже сейчас они все еще кажутся ему такими ясными, такими невинными, несмотря на все ее притворство.
Как у нее это получается? Когда все закончится, он должен изучить ее приемы. Человеку его профессии это пригодится.
Но не сейчас.
В темноте он придвинулся к ней. Она не шевелилась с тех пор, как он опрокинул ее на кровать. Он стал искать средоточие ее желания, а найдя, ввел туда два пальца и почувствовал, как она напряглась, сжалась вокруг него, такая теплая и отзывчивая. Он представил, как эта ее плоть сжимается вокруг его разбухшего члена, и уступил животному порыву, охватившему его.
Потом он ринулся вперед и вошел в нее одним быстрым ударом. Он не станет откладывать свое удовольствие, чтобы удовлетворите ее. Если она хочет боли, она ее получит.
Но она была готова впустить его, и он вошел внутрь легко, каждым ожившим нервом, каждой клеточкой ощущая шелковистость ее плоти, влажное тепло, упругое и в то же время податливое. Он входил как можно глубже, ничуть не щадя ее.
Когда она ахнула, он подсунул руку ей под ягодицы, поднял таз и надавил еще сильнее, охваченный желанием пронзить это лживое существо. Но прибегать к силе не было нужды. Она с готовностью приподнимала таз ему навстречу, раскачивалась, выгибалась, встречая каждое его вторжение пылким движением своего тела.
Обезумев от этого нового свидетельства ее бесстыдства, он ужесточил темп. Она может симулировать даже это, может раскачиваться на этих волнах страсти, несмотря на то, что он не заботится о ее удовольствии, охваченный своим непомерным эгоизмом. И не только отвечает ему, но и подгоняет его вперед. Притянув его к себе, она вонзалась ему ногтями в плечи, царапала, заставляя его желать ее еще больше.
Это было неправильно, но он не мог остановиться. Все еще глубоко погруженный в нее, он приподнял ее и передвинул с края кровати так, чтобы она полностью лежала на матрасе. Потом устроился между ног и пригвоздил ее к постели своими сильными руками. Не нарушая безостановочного ритма, который бился в них обоих, он погрузился в восхитительное шелковистое тепло, которым она думала обмануть его.
Он замедлил темп, когда удовольствие возросло, отчаянно желая продлить эту изысканную пытку. Воздух коснулся горячей кожи, покрытой испариной, когда он отстранился, чтобы стиснуть в руке ее набухшую грудь. Сосок был таким твердым, что вдавился ему в ладонь.
Когда сила его толчков увеличилась, ее дыхание сделалось более частым и сиплым, превратилось в тихие вскрики. Ее трепещущая плоть сомкнулась вокруг него и сжимала долгими, медленными волнами ритмичной пульсации. Она слилась в единое целое с его желанием, когда он утонул в наслаждении, потерявшийся, ошалелый, отчаявшийся. Даже сейчас, в этом безвременном промежутке экстаза, он чувствует, что больше не один и ему ни до чего нет дела. Все, чем он является, слилось, сплавилось с ней воедино.
Когда ее внутренние мышцы конвульсивно сжались, он взорвался внутри нее. Его так долго сдерживаемая страсть хлынула вместе с жизненной силой, смывая напряжение, которое они создали, пока от его желания не осталось ничего, кроме ручейков потрясения, которые растекались по телу.
Она была открыта для него — любовника, убийцы и животного.
Опустошенный, он повалился на нее, хватал ртом воздух, чувствуя, что сердце бешено колотится. Так оно не колотилось с тех пор, когда он несся во весь опор, убегая от людей Баджи Рао, преследующих его по пятам. Время как будто увязло в песке, замедлив свой ход.
Мало-помалу ее хриплое дыхание вернуло его к действительности. К нему примешивались тихие ночные звуки, доносящиеся с улицы. Он пытался цепляться за воспоминания о наслаждении, которые заполняли вселенную лишь минуту назад, но оно ушло. Стало таким же призрачным, как воспоминание о стуке копыт, преследовавшее его.
Он вышел из нее и откатился в сторону. Темнота угнетала его, но он не мог видеть ее лица. Ему невыносимо было осознавать, что он сделал с ней, какое бы наслаждение при этом ни испытал сам.
Он не лучше тех мерзавцев, которые насиловали жен сипаев и делали это потому, что они женщины их врагов. Он больше не чувствовал своего превосходства над этими чудовищами.
Он такой же, как они. Он получил неописуемое наслаждение, завоевав женщину врага, овладел, ею, движимый яростью, а не любовью. Он превратил свое естество в оружие и получил наслаждение, которое до сих пор ускользало от него.
Будет ли конец горьким урокам, которые эта женщина преподала ему?
Он бы все отдал, чтобы оставить ее сейчас в темноте и никогда больше не видеть ее лица. Но он должен держать ее под надзором, чтобы она не смогла украсть драгоценный камень набоба, спровоцировав еще одну войну. От этого зависят жизни британцев.
Ее дыхание тоже успокоилось, и она села в кровати. Гордится ли она спектаклем, который устроила? Или их грубое, животное совокупление доставило ей такое же удовольствие, как и ему? Подозревает ли, что на какое-то мгновение он вдруг почувствовал, что она единственная женщина, которую он желает, не уступающая ему по силе духа?
Он надеялся, что нет. Будет невыносимо, если она узнает это. Хватит и того, что он знает, кто она на самом деле. Нельзя, чтобы она поняла, какую власть она может получить над ним.
Но как раз в этот момент, когда он изо всех сил старался настроить себя против нее, послышался какой-то тихий звук, похожий на всхлип. Она захлюпала носом, слишком громко, чтобы он поверил, что она не притворяется. Его пальцы нащупали щеку, гладкую как мрамор, но теплую, каким камень никогда не бывает.
По его пальцу скатилась слезинка.
Что-то оборвалось у него внутри. Вновь возникло чувство, что они связаны, но на этот раз связь порождена страданием.
Он погладил ее по щеке, борясь с желанием пробормотать нежные слова, готовые сорваться с губ. Он был в таком замешательстве, что уже ничего не понимал, только был не на шутку обеспокоен своим участием к ней. К своему врагу, к своей любовнице, к женщине, которая ничуть не уступает ему ни в силе, ни в хитрости.
Глава 12
Когда Трев встал с кровати и зажег свечу, Темперанс отвела взгляд. Ей не хотелось видеть в его сверкающих глазах презрение. Но он не взглянул на нее, а просто сел на стул и начал натягивать бриджи.
Сейчас он действовал быстро. Что ж, он своего добился, взяв то, чего хотел с самого начала. Ей осталось продержаться еще несколько минут, и он уйдет. Слова, которые он произнес, подтвердили это.
— Через несколько дней я уезжаю в Суррей.
Ну вот и конец. Ей бы следовало радоваться. Она ожидала от их соития всего, чего угодно, но не той смеси ярости и экстаза, которые охватили ее. Она должна была бы возненавидеть его, потому что он подтвердил свою жестокость. Но как же она может ненавидеть его, если отвечала ему так, как никогда не отвечала Рэндаллу? Так, как представить себе не могла.
Ей было просто невыносимо вспоминать медленное нарастание наслаждения. Оно неумолимо усиливалось, пока не перешло в то состояние, что невозможно переть словами. Она почувствовала себя с ним одним целым, словно его душа слилась с ее душой, и они обрели свободу.
От стыда ее мутило. Ну почему она должна была испытать такое в первый раз с этим мужчиной, который ее не любит? Похоже, он ненавидит ее. Каким холодным он был, когда готовился безжалостно овладеть ею.
Сердце ее похолодело, когда она поняла, как низко пала. С Рэндаллом она по крайней мере верила,
