государственными мужами. Что, в конечном итоге, и позволило им превратиться из шумных маргиналов в дееспособную «третью силу», которая смогла побороть таких колоссов, как «Колорадо» и «Бланко». Впрочем, на всё своё время. И не дай бог, если бы «Широкий фронт» уругвайских левых прорвался к власти тогда, когда заявил о себе впервые: на рубеже 60-70-х.
Пишу обо всём этом в осознанном расчёте на читателей старшего поколения. Читателей, которых в начале семидесятых советская пропаганда кормила канонической версией о переворотах «ультраправых», нацеленных на недопущение к власти «сил прогресса и мира».
Отчасти это было правдой. Тем более что работала логика холодной войны, где даже и умеренный левый казался агентом Кремля.
Но только отчасти. Потому что действие рождает противодействие. Потому что радикальные, экстремистские акции «ультралевых» порождали страх общества и ответную истерику власть имущих. Потому что горстка настоящих экстремистов способна была своими действиями скомпрометировать даже и столь необходимую «свежую силу».
Классическая «гремучая смесь» двух этих страхов — события 11 сентября 1973 года в Чили, когда ударные подразделения чилийской армии и ВВС штурмом взяли президентский дворец «Ла Монеда». Чили в тот момент — единственная южноамериканская страна, где левые уже пришли к власти. Целью заговорщиков в «Ла Монеда» был президент-социалист Сальвадор Альенде. Не желая сдаваться, он покончил жизнь самоубийством. Застрелился из автомата Калашникова, который подарил ему Фидель Кастро. Но на самом деле в то первое 11 сентября Альенде оказался меж многих огней. И такое его самоубийство во многом символично. Как ужасно это ни звучит.
Что же привело к трагедии в Чили? И что заставляло многих граждан с пониманием относиться к аргументам путчистов и в соседних странах Южной Америки, когда военные оправдывали свои действия ссылками на то, что «если бы не мы, у нас бы был свой Альенде»?
С одной стороны — страх традиционной элиты и американцев перед любыми левыми, а традиционной элиты — ещё и перед свежими, не своими.
Но советская пропаганда никогда не писала о другом. О том, что в какой-то момент страхи были обоснованными. Когда социалист Альенде оказался под прессом благих пожеланий своих союзников- коммунистов и инструкторов-кубинцев. Когда «свежие» идеи стали стремительно превращаться в планы немедленной и всеобщей национализации. Когда и в Чили заговорили о переходе на «либрету», чтобы обеспечить «равный доступ к благам».
В 1994 году, когда я был в Чили и совершил памятный облёт Огненной Земли с главкомом ВВС России Петром Дейнекиным, я правдами-неправдами попал в гости к легендарному чилийскому коммунисту Луису Корвалану. К тому самому, которого меняли на советского диссидента Владимира Буковского. К тому самому, которого в СССР считали «иконой» левого движения Латинской Америки.
В ту встречу я спросил у Корвалана, не кажется ли ему, что ответственность за события 11 сентября 1973 года должны бы разделить и ультраправые путчисты, и те ультралевые, которые подталкивали Альенде к радикальным и спешным сценариям преобразований.
Корвалан не согласился. Впрочем, в рассказе об этой моей встрече важен контекст. Поэтому расскажу о ней подробнее.
...Пригород чилийской столицы, который называется Сан-Бернардо. Периферийная улочка Буэнос- Айрес. Вполне солидный дом, который, тем не менее, теряется на фоне соседних таких же домиков мелких буржуа. Открывшая дверь Мария- Виктория Корвалан проводила меня до служащего её отцу кабинетом флигеля во внутреннем дворике — патио.
Для начала мы обсудили бородку Корвалана, который раньше носил только усы. Дон Луис объяснил, что отрастил ее в целях конспирации. Несмотря на сделанную ему пластическую операцию, он всё равно опасался быть узнанным, когда, даже и на излёте диктатуры, ещё нелегально возвращался в Чили из СССР.
БРИЛЁВ: Дон Луис, простите, но после того, что случилось с Советским Союзом, ваши представления о социализме не изменились?
КОРВАЛАН: Нет. Поживший с моё человек должен разбираться по крайней мере в элементарных вещах. Социализм — это общество, где не существует эксплуатации человека человеком, а все богатства принадлежат народу.
БРИЛЁВ: И тем не менее мы сидим в принадлежащем вам доме, о каком миллионы других чилийцев могут только мечтать...
КОРВАЛАН: Я не признаю собственности. Дом записан на дочь. Хотя куплен на мои деньги. На мою госпенсию экс-сенатора. Я копил. Мне её платили все эти годы.
БРИЛЁВ: Простите за настойчивость. Вам что, пенсию выплачивали и при Пиночете?
КОРВАЛАН: А как же?!
БРИЛЁВ: Знаете, мы, русские, пожалуй, имеем право на свои представления о социализме не меньше, чем чилийцы. И вы, к сожалению, для многих из нас — человек, который полностью поддерживал ту систему, на совести которой — массовые репрессии, преследования диссидентов. На одного из них вас как раз и обменяли...
КОРВАЛАН: Я не поклонник термина «диктатура пролетариата». Для меня социализм — это демократия большинства, пролетариата, управляющего поверженным меньшинством. Чего в СССР так никогда и не было, потому что так и не дали развиться Советам. Плюс внешние условия: враждебное окружение, Вторая мировая. Всё это подталкивало Россию к военизированным формам правления, к сталинизму. Застывшая, забюрократизировавшаяся КПСС, на мой взгляд, является главным виновником того, что произошло в вашей стране. Чилийские коммунисты всегда выступали за плюрализм и против смешения общенародной и государственной собственности, которое произошло у вас.
БРИЛЁВ: Согласитесь, неожиданно слышать столь решительную критику режима от человека, который был одной из его «икон». Простите, а вы когда-нибудь высказывали эти соображения руководству КПСС?
КОРВАЛАН: Я считал, что нельзя критиковать хозяина в его собственном доме... Но вы напрасно думаете, что мы знали больше, чем ваши соотечественники. В СССР мы жили как обычные советские люди. В нормальном доме в Безбожном переулке (дом номенклатуры. —
БРИЛЁВ: Это у кого, например?
КОРВАЛАН: Ну, вот меня как-то к себе пригласил Кириленко.
БРИЛЁВ: Это который член Политбюро?
КОРВАЛАН: Ну да.
БРИЛЁВ: А было что-то в русских, что вы находили всё-таки странным?
КОРВАЛАН: Да. Вы единственный народ, который в состоянии запивать рыбу красным вином, а мясо — белым.
БРИЛЁВ: Вам не кажется, что значительная часть ответственности за переворот 11 сентября 1973 года лежит и на Пиночете, и на правительстве Альенде? Что оно спровоцировало истерику правых, когда затеяло слишком ускоренные реформы?
КОРВАЛАН: Отвечу так. Одной из немногих наших ошибок я считаю нашу излишнюю мягкость к правым.
БРИЛЁВ: Дон Луис, вы идеалист?
КОРВАЛАН: В философском смысле нет. Хотя верю же я в утопию, которой можно считать коммунизм.
Южноамериканские левые вроде Корвалана могут считать себя идеалистами, но в соседнем Уругвае потом было похищение и убийство руками «тупамарос» в Монтевидео ещё и американского дипломата. Я совершенно не собираюсь защищать американцев, которые всю холодную войну работали в Латинской Америке по принципу, продекларированному ещё президентом Рузвельтом о никарагуанском диктаторе Сомосе: «Он сукин сын, но он наш сукин сын». Но, конечно, тот случай с похищением «городскими партизанами» американского дипломата тем более развязал руки и Вашингтону, и местным властям. И подставил остальных левых. Их записали в такие же экстремисты, как «тупамарос». Хотя чаще они были
