А ешё через час Фиделито сообщает, что нас уже ждет микроавтобус, на котором мы вместе поедем в Институт биотехнологий. По коням!
Проскакиваем Малекон, проезжаем дворец съездов, поворачиваем у одного из так называемых «городских огородов», где прямо в черте Гаваны горожане выращивают недостающие продукты. Фиделито мне сам об этом рассказывает. Пока мы ещё не подъехали к самому институту, я завожу такой разговор (дословная расшифровка по видеозаписи):
— Послушайте, а вы очень демократичны.
— Что?
— Ну, я так полагал, что сын правителя острова будет ездить на чёрном «Мерседесе» с двумя броневиками с двух сторон.
— У меня на самом деле «Лада». Вот как та.
— Да ладно! Вы на «Ладе» ездите?!
— Да, конечно.
— Какой модели?
— Седьмой. Как та, белая.
И ведь действительно: когда наша встреча подошла к концу, Фидель-младший пошёл садиться в «семёрку». Поразительно. Конечно, и у нас при советской власти все ездили максимум на «Волгах», но такой подчёркнутой скромности, например, от детей Брежнева никто никогда не ожидал. Всё-таки Куба — другая.
Когда мы зашли внутрь Института биотехнологий, доктор Кастро предпочёл, чтобы главным провожатым стал не он, а руководитель института доктор Мачадо. Кстати, опять же военный: выпускник советской военной Академии химической защиты. Мачадо водил нас по корпусам, гордо показывая современное оборудование, на котором и готовят вакцины от гепатита и диабета, нескольких форм рака и СПИДа.
Кстати, кубинские вакцины, в частности от гепатита, разработаны на основе материалов, которые когда-то доставили в Гавану из советского Томска. Такой обмен данными себя оправдал: сегодня именно кубинскими вакцинами прививают всех без исключения российских младенцев. Правда, доктор Мачадо сетовал на то, что на российский рынок теперь кубинцам надо пробиваться через аукционы Минздравсоцразвития. Кубинцы их выиграли. Но всё-таки что-то здесь явно не так. Кубинцы заслужили, чтобы такие контракты им доставались без всякой конкуренции. В конце концов, это же наши разработки и наши вложения к нам же возвращаются.
И здесь Мачадо рассуждал уже не как ученый, а как очень грамотный менеджер. Можно даже сказать, рассуждал, как капиталист. Я слушал-слушал, а потом не выдержал:
— Вы сами-то верите в то, что смогли создать? — спрашиваю и у Мачадо, и у Фиделито, когда экскурсия по институту подходит к концу.
— «Очевидное-невероятное», — отвечает мне Фиделито на чистом русском языке.
— Это какая-то другая Куба, куда мы попали, — замечаю я.
— Почему другая? Куба одна. Только имеет разный акцент. Цвет меняется, а люди остаются, — отвечал на это Мачадо, который явно относится к тем людям, на которых Куба держалась и будет держаться, — и тоже на таком же чистом русском языке говорил Мачадо.
Правда, сегодня единственная привилегия сотрудников даже таких институтов — в том, что они живут напротив. То есть не надо связываться с общественным транспортом. Впрочем, сегодня на Кубе это уже не так критично. Остров стремительно учится зарабатывать на своих новых умениях и на новых условиях. Вот новые автобусы из Китая... Сел и поехал.
Вот и на вершине аттракциона в гаванском парке имени Карла Маркса теперь — китайский космонавт. Раньше здесь знали только советских. И китайцы здесь — прут. Да, рейсов «Аэрофлота» в Гавану опять стало три в неделю. Но треть пассажиров таких рейсов — не россияне, а опять же китайцы. Или кубинцы, которые летят не из Москвы, а через Россию: всё из того же Китая, где теперь и готовят новое поколение кубинских технарей. Готовят, естественно, под обслуживание своей, китайской техники.
Как бы не опоздать. Со своими внутренними проблемами кубинцы когда-нибудь разберутся. Разберутся сами. А вот «ключом» к Западному полушарию этот остров был и будет всегда. При любой власти. Забывать о Кубе — значит забывать о себе.
Примечания
1
О настроениях русских офицеров, отдававших жизнь за новую родину, говорят слова генерала Беляева: «Я мечтал об одном: в море продажного разврата и растления я надеялся найти горсть героев, способных сохранить и взрастить те качества, которыми создавалась и стояла Россия. Я верил, что эта закваска, когда свершится полнота времен, когда успокоится взбаламученное море революции, сохранит в себе здоровые начала для будущего. Если нельзя было спасти Россию, можно было спасти её честь».
2
Кое-какие контакты у Советской России с Парагваем всё-таки были. Когда главный историк МИД России посол Хильчевский водил меня по музею российского внешнеполитического ведомства в небоскрёбе на Смоленской, мне на глаза попался парагвайский штамп на дипломатическом паспорте одного из первых советских дипкурьеров. Визу он получал в Нью-Йорке. Впрочем, что заставило его отправиться из Америки в Парагвай, неизвестно.
3
Многие столетия после прихода колонизаторов коренные парагвайцы-гуарани были в своей же стране в лучшем случае «вторым сортом». Выдающуюся роль в том, что культура абсолютного большинства жителей республики заняла подобающее ей место, а большая часть коренного населения получила гражданские права, сыграл русский генерал Иван Тимофеевич Беляев. Индейцами он бредил ещё с детства. Но в Парагвай попал вынужденно: вместе с другими эмигрантами-офицерами армии Врангеля. Сегодня именем генерала Беляева названа одна из центральных улиц Асунсьона, а сам он был похоронен как индейский вождь. Но, конечно, даже и выдающийся, но один генерал-вождь не мог сделать всех гуарани образованными.
4
На обратном пути от подъезда к финскому КПП до выезда из российского ушло три часа. Из них (тут я уже специально засекал) на финскую часть — 14 минут. Та же самая процедура на стороне Российской Федерации растянулась на 2 часа 40 минут. Как выяснилось, дело в системе. В прямом смысле слова. «Подвисла» компьютерная система российских пограничников, и они не могли сканировать паспорта.
