— Венис.
Потянувшись вверх, она погрузила ему в волосы растопыренные пальцы.
Венис прикоснулась к нему. Ноубл перенес свой вес на нее и, расположившись между мягкими бедрами, дал ей еще один шанс отказать ему.
Она им не воспользовалась.
— Венис, я не буду сожалеть ни о чем, что происходит между нами. Но будь уверена, девочка, я не переживу, если об этой ночи пожалеешь ты.
— Я не пожалею. — Она улыбнулась, целуя его. — Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, девочка. Но ты не должна доказывать свою любовь, отдавая мне свое тело. Оттуда, куда мы направляемся, обратного пути нет.
— Я знаю. Ноубл, я люблю тебя. Я хочу тебя. Хочу тебя целиком, хочу всего, что означает любовь. Прошу тебя.
— Господи, не проси, — прошептал он у ее губ. — Никогда не проси, просто бери.
Венис неуклюже попыталась снять с себя одежду, и Ноубл, пробормотав проклятие, стянул ей через голову блузку, вытащил из петель кожаную шнуровку на ремне и спустил с бедер грубые брюки.
Она приподнялась на локтях, и взгляд Ноубла остановился на ее грудях, белевших в лунном свете. Он нежно поглаживал мягкий, пышный холмик, осторожно водя пальцами взад-вперед, пока не приблизился к розовому пику. А когда Ноубл погладил ее сосок, Венис от легкого прикосновения инстинктивно выгнула спину, прося большего.
Едва его горячий рот сомкнулся вокруг ее соска, у Венис вырвался крик. Глубоко втянув ее сосок, Ноубл провел по нему языком, и Венис, тяжело дыша, в ответ прижала к себе его голову.
Неожиданно громко зарычав, он убрал из-под Венис ее руки и уложил ее на спину.
Поднявшись над ней, Ноубл замер, опираясь на мускулистые руки так, что его бицепсы дрожали от напряжения, и крепко прижимаясь к Венис нижней частью туловища.
Волосы Ноубла, свисавшие золотыми прядями, закрывали от Венис его лицо, и она могла только чувствовать его затрудненное дыхание, разливавшееся по ее горящим щекам. С невероятной нежностью он провел кончиками двух пальцев по ее нижней губе. Прикосновение было воздушным и легким, как прикосновение крыла бабочки, — почти нереальным. Венис повернула голову и, лизнув ближайший к ее рту палец, прикусила его кончик.
Погладив плавный изгиб ее талии, Ноубл провел руками по бедрам, избавляясь от досадной и неуместной охраны ее мальчишеских трусов. Он ласкал ее и в конце концов погрузил в нее палец — во влажный, горячий бархат.
Ноубл уронил голову ей на плечо, словно остался без сил. Доставляя ей удовольствие, он мог потерять контроль над собственным телом. Стремясь выиграть время, чтобы доставить Венис все то невероятное наслаждение, которое испытывал сам, Ноубл заставил себя не спешить, хотя его мускулы болели от усилия сдержать страсть.
Ее бедра снова поднялись, и он, поддавшись безмолвной, безотчетной мольбе, начал двигать пальцем туда и обратно, задавая ритм, который мечтала поддерживать другая часть его тела. Вцепившись ему в плечи, Венис старалась заглянуть Ноублу в лицо.
— Пожалуйста!
— Да, любимая. Да, Венис. Подожди еще. Не спеши. Да, — приговаривал он до тех пор, пока уже больше не мог терпеть.
Сбросив с себя брюки, он устроился между ее бедрами. Венис вздрогнула, а затем стремительным, неосознанным движением бедер направила его внутрь своего тела.
Сдержанность улетучилась, из глубины его горла вызвался хриплый стон, и с неимоверным усилием контролировать себя Ноубл сквозь непрочный барьер девственности погрузился глубоко в Венис. Его бедра прижались к ее бедрам, и удовольствие от одного этого движения вызвало у него головокружение и привело в исступленный восторг.
Возникшее у Венис неприятное ощущение быстро затерялось среди других: Ноубл погрузился в нее, и его тело, большое и сильное, неподвижно вытянулось на ней; острый запах сосны смешался с густым мускусным запахом его тела; в ее теле запел прилив крови.
Потребность двигаться стала почти непреодолимой, однако Ноубл своим весом удерживал Венис. Ее руки, вцепившиеся в него, не оказывали никакого воздействия на мускулы его смуглых рук. Ей оставались только слова, чтобы заставить его понять, чтобы заставить его дать ей то, что она хотела:
— Я не могу… Пожалуйста!
Хриплый звук, полный безысходности и страдания, прорвался сквозь его стиснутые зубы.
— Господи, помоги мне! Прости, Венис.
— Пожалуйста, ты должен!.. — Обезумев, она старалась заставить его понять.
— Не двигайся! — вскрикнул он. — Еще минуту, секунду. Я не могу покинуть твое тело. Пока не могу! Сейчас не могу!
— Не нужно, — всхлипнула она, и было похоже, что он эхом повторил ее рыдание. — Не останавливайся, прошу тебя! Я хочу тебя! Ну пожалуйста!
Она его хочет.
У него был не слишком большой опыт с женщинами и вообще никакого с девственницами, поэтому то, что Венис хотела этого, хотела, чтобы он оставался в ее теле, возбуждало гораздо сильнее, чем любые физические ощущения, которые он когда-либо испытывал.
Сжав руками ее бедра, Ноубл медленно погрузился в ее теплое, напряженное тело. Заставив себя обуздать желание войти глубже, он учил ее слаженному ритму движения тел. Медленный, захватывающий дух выпад — медленное, мучительное отступление.
Ноубл сходил с ума.
Венис всхлипывала.
При каждом неторопливом, осмотрительном движении Ноубла Венис ногтями оставляла полоски на его спине, а вершина удовольствия маячила на недосягаемом для нее расстоянии. Подняв бедра, Венис встретила его выпад своим собственным, а когда Ноубл застонал, приподнялась и обхватила ногами его бока, чтобы лучше почувствовать его и направить еще глубже.
На каждое его движение Венис отвечала с необузданной страстью, и каждое следующее их слияние было более бурным, более первобытным.
А затем, исключительно точно выбрав момент, Ноубл плотно прижался бедрами к ее бедрам, подтолкнул ее вверх и доставил на самую вершину.
Венис откинула назад голову и, открыв рот, испустила восторженный крик, к которому присоединился хриплый крик Ноубла, оповестивший о его облегчении, а потом, лишившись сил и блестя от пота, она содрогалась под его большим телом.
Ноубл некоторое время наблюдал, как трепещут ресницы на ее бледных щеках, прислушивался к прерывистому дыханию, вырывающемуся из припухших губ, ощущал, как бьется сердце у нее в груди, а потом запрокинул голову и долго смотрел на падающие безмолвные звезды.
На следующее утро он, опираясь на один локоть, смотрел на Венис, на ее лицо, обрамленное черными волосами, на лепестки нежных губ, которых касалось теперь спокойное дыхание. Видимо, почувствовав густую тень, которая падала от него на выпуклости и изгибы ее тела, Венис, вздохнув, зарылась под одеяла.
Признание Венис в любви погубило его, разрушило всю защиту, которую он выстроил, уничтожило все веские, обоснованные доводы, по которым ему следовало держаться на расстоянии от Венис, как физически, так и эмоционально. Ее слова раздули в пламя все надежды и желания, которые он так упорно гасил.
Ноубл считал, что Венис так же далека от него, как те проклятые звезды, что усыпил и прошедшей ночью его бдительность. Всю свою жизнь она добивалась любви и похвалы отца, человека, который так ненавидел Ноубла, что использовал все свое политическое влияние, чтобы во время войны Ноубл оказался на передовых рубежах.
Ноубл откинул с лица волосы и вздохнул. Что он мог предложить Венис?
