— Да я и не волнуюсь, — хмуро сказал Антон и пошел курить.
Разговор о путешествии к аэродрому и полете в Абхазию больше не поднимался до тех пор, пока Фрэнсис не вернулся с охоты, таща на себе человека. Мужчина лет сорока-пятидесяти был изможден до крайней степени, одет в какие-то лохмотья, правая рука сломана, все тело — в ранах и ссадинах, искусано мошкой и комарами. Фрэнсис наткнулся на него совершенно случайно, когда пришелец лежал ничком в папоротнике, не подавая признаков жизни.
Лариса пришла в ужас и тут же начала хлопотать вокруг найденыша, уложив его в баньке из боязни натащить в дом вшей, которые так и кишели в бороде и длинных нечесаных волосах, и прочую заразу. Фрэнсис и Антон помогали по мере сил — изготовили деревянный лубок для сломанной руки, кое-как зафиксировали, хотя перелом был давний, рука почернела и сильно отекла.
— Сюда бы хирурга, — тихо сказал Антон, когда они вышли из баньки, оставив Ларису заниматься полутрупом. — И то без руки остался бы. По-моему, заражение началось.
— Откуда же он взялся?
— Если очнется, спросим. Хотя мне всё это очень и очень не нравится.
— Мне тоже, — согласился камерунец. — Он чего-то или кого-то сильно боялся, иначе в таком состоянии до нас не добрался бы. Шел до последнего, потом полз. Судя по следам, откуда-то с юга, хотя, думаю, он направление строго держать не мог — плутал.
— Спит, — сообщила вышедшая Лариса. — Пойду бульон ему сварю, что ли…
— Совсем плох?
— Насколько я в этом понимаю, долго не протянет. Высокая температура, сепсис… А еще у него вся спина в таких шрамах, словно его били плеткой.
Фрэнсис и Антон переглянулись.
— Плеткой?
— Да, такие характерные рубцы… Очень много, целая сетка, и старые, и свежие.
— Беглый раб? — предположил Антон.
— Все может быть, — устало сказала Лариса. — Я попробую привести его в чувство, может, хоть что- то расскажет. Но не уверена, что получится.
Тем не менее у Ларисы получилось. Через пару часов человек, приоткрыв заплывшие от укусов глаза, осторожно цедил с ложки мясной бульон.
— Где я, — тихо и хрипло спросил он, покачав головой, когда Лариса потянулась к нему с очередной порцией.
— Это дом лесника, — сказал Антон уклончиво. Он толком не знал, как объяснить.
— Не догнали… — пробормотал человек, и потрескавшиеся черные губы сложились в жуткой улыбке.
— За вами кто-то гнался? Вас преследовали?
— Я сбежал… — сказал человек. — Меня зовут Иван, Иван Гринько, я бывший врач. Нынешний раб Новой Сибири. Впрочем, теперь уже тоже бывший.
— Врач? — удивилась Лариса. — Разве им не нужны врачи?
— Девушка… — человек снова улыбнулся, — у них врачей, как гинекологов и дантистов в Израиле. При почти полном отсутствии лекарств много врачей не требуется. А я так вообще анестезиолог, профессия из прошлого… Поэтому быстро стал рабом. Рабы нужны всегда, их много не бывает, потому что они еще и скот.
Гринько неспешно, иногда прерываясь, чтобы передохнуть и съесть пару ложек бульона, рассказал о том, что творится в Новой Сибири под дланью всемогущего губернатора Былинникова. Рассказ в целом не отличался от того, что Антон уже слышал в деревеньке от пленного экс-оператора свадеб и корпоративов. Но ряд важных деталей поверг приятелей в раздумья. В частности, Гринько сообщил, что Былинников добыл где-то внушительный арсенал огнестрельного оружия в разном состоянии, что позволило усилить армию Новой Сибири и подвигло губернатора на захват новых территорий. Добрались уже до Тогучина и Коченево, взяли аэропорт Толмачево, где со времен пробуждения обосновалось много народу из числа пассажиров и сотрудников аэропорта. Регулярно совершали набеги в Новосибирск, где тоже творилось черт знает что.
— Средние века… — бормотал бывший анестезиолог, сверкая горячечными глазами. — Феодальные войны… Разве что тогда не было каннибализма, а теперь это в порядке вещей… Господи, никогда не думал, что увижу такое…
Гринько повезло и не повезло одновременно: он очнулся у себя дома, в академовском микрорайоне Ща, вместе с женой и десятилетним сыном. Некоторое время они выжидали, делая короткие вылазки в поисках продовольствия и пытаясь разобраться в происходящем. В одной из таких вылазок муж с женой и попались, после чего были тут же доставлены на одну из баз Новой Сибири, расположенную в Доме ученых. Сам Былинников по-прежнему обитал в своем коттедже, вокруг которого силами рабов сейчас были выстроены оборонительные сооружения. Уговоры по поводу оставленного дома сына ни к чему не привели, более того, жену Гринько с тех пор тоже не видел.
— Я сначала хотел покончить с собой, — бесстрастно рассказывал врач, — это же легко, существует масса способов… Но потом решил сбежать. Это их взбесит, они считают себя хозяевами всего и вся, а тут какой-то жалкий раб плюнул им в рожи и удрал. Я всегда доставлял им много хлопот, не знаю даже, почему меня давно не пустили на мясо.
Сбежал Гринько однажды ночью, сколько именно дней назад — уже не помнил, потому что много времени провел в беспамятстве. При побеге он ударил куском арматуры охранника, кажется, убил — проверять времени не было. Их как раз отправили разгребать руины дома в поисках чего-нибудь полезного — это было обычно практикой, и за ценную находку, например, оружие, полагалось вознаграждение в виде дополнительного куска мяса или миски похлебки. Гнать на ночь обратно в барак маленькую группу не стали, положили спать прямо среди развалин, а охранники грелись у костра. Выждав момент, пока один отойдет по нужде, Гринько и огрел второго металлическим прутом.
— А ведь остальные видели, что я сбегаю, — качая головой, говорил Гринько. — Видели, но никто не двинулся с места. Это страшно, но ведь их устраивала нынешняя жизнь. Работа, пайка, побои…
Нынешняя жизнь в Новой Сибири устраивала, как выяснилось, не только рабов. В пресловутый Совет при губернаторе входили видные прежде люди — академики, чиновники из администрации, начальник ОВД Советского района. «Вот сволочь», — процедила Лариса сквозь зубы…
— Весь следующий день я прятался в Академе, в Ботаническом саду. Там схорониться нетрудно, всё разрослось, я забрался в самую гущу и спал. А к ночи вылез и пошел в сторону Кемерово.
— А почему именно в сторону Кемерово? — поинтересовался Фрэнсис.
— Ума не приложу, — ответил Гринько. — Почему-то решил, что там шахтеры, это очень сплоченная социальная группа, возможно, у них настоящий порядок… Мечты, конечно — думаю, в Кемерово всё то же самое, что и здесь. Но уже скоро я сбился с дороги, потом на меня напали какие-то люди совершенно одичавшего вида… хотя я и сам выгляжу не лучше, так что не мне судить… Я отбился, но мне сломали руку, я это понял сразу, все же врач, хоть и анестезиолог. Сделал примитивную шину, потом потерял ее где-то, пока полз в лесу. Ел всякую дрянь: лягушек, корни, ягоды, грибы… Всё ж лучше, чем человечина.
Гринько замолчал, глядя в низкий черный потолок бани. Лариса сунулась было с очередной ложкой бульона, но Гринько слабо помотал головой:
— Не нужно. Я все равно умру, я же понимаю. Антибиотиков у вас нет, руку нужно ампутировать… Ничего страшного, зато я умру на свободе, среди нормальных людей. Спасибо, что не бросили в лесу.
— Да не за что, — растерянно сказал Фрэнсис.
Иван Гринько умер к вечеру, тихо и незаметно, во сне. На дереве укрепили факел, и к утру рядом с могилой Кирилы Кирилыча появилась еще одна, с табличкой «Доктор Иван Гринько».
— Ну, и сколько мы будем здесь сидеть? — вопросила Лариса за завтраком, состоявшим из цветочного чая с джемом. — Рано или поздно нас обнаружат. Случайно наткнутся или специально — разницы никакой, результат-то будет одинаковый.
— Интересно, где Былинников взял оружие? — задумчиво сказал Антон.
