Эта мысль не слишком пришлась по душе Николаеву, и он угрюмо замолк.
Обратно мы возвращались кто как. Мы с Жанной отбыли вместе, поскольку жили в одном районе, и ехать нам было удобнее через метро Войковская. Остальные также разбежались кто куда. Из того дня я ещё запомнил как мы ехали с Жанной в набитом до отказа автобусе прижимаясь друг к другу и рассматривая оледеневшие тёмные улицы с ярким светом фонарей и окон домов. Прошло уже много лет, а я до сих пор помню лицо моей тогдашней спутницы. И то, с каким доверием она прижималась ко мне, глядя на меня по своему обыкновению спокойно и доброжелательно. До сих пор не могу понять, отчего тогда у нас с ней не сложилось? Какой-то дурацкий муж… какие-то полунамёки, и тут же полуостановки с её стороны. Бред какой-то. Вернее — молодость. Сейчас бы я разобрался со всем этим на раз. Но не было бы тогда ни «Горького осадка» и скорее всего и этой книги. Хотя это и не большая потеря. Но оставим лирику.
Таким образом, все предварительные экзамены — включая самый страшный для большинства в ГИБДД — оказались позади, и перед нами замаячил основной — экзамен экзаменов. Краеугольный можно сказать. Экзамен по вождению трамвая. Все предыдущие являлись лишь подготовкой к нему. И все преподаватели в комбинате, и наставники больше всего стращали нас именно им. Мол, тут уж шутки кончились. Начинается по-настоящему серьёзное испытание. В чём смысл экзамена? Вы садитесь в водительское кресло вагона Татра — 3, включаете всю дребезжалку, давите педаль в пол и едете по маршруту — правильно! — соблюдая все ограничения и особенности пути, останавливаетесь на остановках, объявляете название остановки и едете дальше. Казалось бы всё просто. Однако. Всё вышеперечисленное необходимо делать правильно. Что это означает? Включать управление трамвая следует строго перед реверсом. Иначе — минус. Трогаться медленно и постепенно без рывков. Умело нажимать на педаль, не задерживаясь ни на одной промежуточной позиции. Дабы крутился барабан, и не залипали пальцы. Не дай бог вагон начнёт дёргаться прямо во время сдачи экзамена. Кроме того — подъезжать к остановкам нужно на скорости 15 км в час. И никак иначе. Забудешь, не сбросишь скорость перед остановкой — опять же минус. Да и объявлять остановки можно забыть. Ты ведь поглощён вождением. А кроме всего прочего надлежит ведь ехать хорошо — дабы никого не сбить и никуда не врезаться. А помните, я рассказывал, что Татру я к тому времени основательно забыл? Я — то ведь провёл две недели в Октябрьском депо, на КТМ- ме. И привык к ручному управлению. А на Татре я сидел всего пару раз, да и то минут по 15–20 максимум. Ну и как я мог научиться её водить? За такое время? А между тем, требования, если вы не забыли, причём повышенные предъявлялись именно к нам — представителям Краснопресненского, Бауманского и Апаковского депо. Нам-то ведь на Татрах работать. А к представителям Октябрьского и Русаковского депо — где имелись исключительно КТМ-мы, придирок было минимум. А вот они-то как раз за последние две недели учебной езды весьма неплохо изучили Татру. Что тут скажешь? Это не лечится.
В положенный день мы все собрались в Апаковском депо. По традиции экзамены всегда происходили в нём. В данном депо я не был, следовательно, трасс его не знал вовсе. Как и многие другие. И, разумеется, вы понимаете: пройти гладко задуманное дело не могло в принципе. Оно и не прошло. Хотя поначалу вроде всё выглядело культурно. Народ собрался, курил, плевался, хохотал и падал духом при мысли о предстоящем экзамене. Это было заметно. Причём плевались не только те кто сдаёт, но и те кто принимает. Всем пришлось тосковать в равной степени и мечтать о скорейшем завершении никому не нужной экзекуции. Почему я так считаю? Во-первых, весь данный экзамен не более чем профанация. На мой взгляд. Ведь вне зависимости от того как человек управляет трамваем, его всё равно никто никогда не допустит на линию самостоятельно. Перед этим ему дадут наставника, и он ещё двести пятьдесят часов! — будет наматывать с ним карусельку по одному маршруту. Двести пятьдесят часов это полтора месяца полноценных рабочих дней! Обезьяну можно научить за это время. Если она конечно человекообразная и не склонная к либерально-демократическим ценностям. Склонность к последним не позволяет надеяться даже на трамвай. А во-вторых, я сделал этот вывод из собственных наблюдений за комиссией, принимающей у нас езду. Комиссия… красиво звучит, не так ли? Солидно прямо скажем. Отдаёт чем-то значительным и даже суровым. Настоящим если разрешите так выразиться. А на деле?
На деле, по моей памяти, это оказались две-три бабки, с трудом забравшиеся в трамвай вслед за нами, да парочка дородных тёток лет так по пятьдесят, также с одышкой прокряхтевших следом. Им бы семечками торговать возле рынка, а они экзамены принимают. Да ладно бы ещё экзамены… но… у кого они их принимают?! У нас — раздолбаев?! У нас пролетариев девяностых с вопросами от Чернышевского в черепных коробках?! Словом, когда весь данный балаган рассредоточился по сидениям учебного вагона, стали решать, из кого сотворять Гагарина. Кто достоин, получить приз стать первым? А достойных у нас как говориться, завались. Каждый с лучезарной улы… вернее рожей, и такой народный — принародный знаете ли. Жалко Королёв не дожил, порадовался бы старичок, какие таланты его возят. Впрочем, Королёв на трамвае не ездил, если уж по чесноку. Но это был его выбор. Я бы не мог ему объяснить, сколько он потерял от этого. Однако о выборе космонавта. Хотите знать, как это выглядело? Слышали ли вы когда-нибудь споры бабок в очереди к терапевту? Вот один в один. Только на более вежливом уровне. Чтобы не осложнять и без того непростой жизни ненужными конфликтами из-за очередной группы «мастеров» трамвайного вождения. А так… пообсуждали, поогрызались, порешали, руками друг на друга помахали и начали с КТМщиков. То есть с тех из нас, кто представлял депо работавшие на КТМах. Мы — сдающие расположились в конце вагона, комиссия понятное дело — в начале. Вызывали по одному, обкатывали, обкладывали, объясняли, почему ты (сдающий) не можешь претендовать на звание «Водителя года» и отфутболивали в зад к своим. Так было со всеми. Кто-то бурчал нечто неразборчивое в матюгальник, кто-то дёргал вагон, кто-то… ну, вы понимаете. Это вам не балет какой-нибудь. И не серенада оперная. Тут дело серьёзное. Государственной чуткости. И мастерство обязано быть представлено. Так вот. Мы все сидели в своём заду и с нетерпением и воодушевлением — граничащим с полным равнодушием — ждали своей очереди. Хотя иные возвращались с лёгкой дрожью и успокаивали остальных — ещё не сдававших, дескать, дело гиблое. Тёмное. Без невропатолога и ста грамм фронтовых не справиться. Мол, эмоции звенят в дурной башке когда не надо, и вообще. Дескать, сколько репу свою не чеши против роста волос, всё равно где-нибудь высокую комиссию разволнуешь.
Наконец дошла очередь до меня. Я сел в водительское кресло, включил управление, поставил левую ногу на педаль безопасности, включил реверс, и… всё оказалось нормально. Буквально так. Никто мне ничего не сказал, и как мне показалось — никто даже не обратил на это внимания. Тех, кто сидел сзади я категорически не слышал, а вот комиссию вокруг меня очень даже хорошо. Они трепались о чём-то своём. Я осторожно толкнул вагон и он поехал. Я сильнее нажал на педаль. Скорость возросла. А поскольку была зима, и довольно снежная, то по обеим сторонам от рельс образовались сугробы мешавшие ходить пешеходам. Данный факт весьма облегчил мне задачу. Я изрядно разогнался. Увидев первую остановку, притормозил — всё как надо — и подъехал как беременная черепаха. И снова — никакой реакции со стороны комиссии. Остановился, взял микрофон в руку, прогундосил какую-то шляпу в него, типа: остановка такая-то, осторожно двери закрываются следующая остановка такая-то. Вообще-то, мы ещё должны были попутно выкладывать дополнительную информацию. Ну там, переходите высокоуважаемые пассажиры дорогу спереди трамвая, если заметите взрывчатку в салоне не прыгайте в окно с мокрыми штанами, а сообщайте водителю — мне то бишь (во прикол!!!), покупайте лотерейные билеты… ой, нет, покупайте талоны у водителя, чего то ещё такое. В общем, там оказался целый лист, который мы должны были знать наизусть. Нам их всучили перед экзаменом на полном серьёзе. Разумеется, большая часть из нас, включая меня, ими подтёрлась. За всех говорить не имею права, но большинство его не читало. Поэтому я ничего больше не объявлял, наблюдая к тому же полнейшее безразличие по данному поводу членов (вернее членш) комиссии. Я ехал от остановки к остановке. Если поначалу я и мандражировал, то где-то, через пять-семь минут это прошло. На улице царила пасмурная погода, и пешеходов наблюдалось не много. Проехав какой-то здоровый перекрёсток, я впервые получил указание куда сворачивать. Я свернул. Стрелка перевелась, и вагон покатился между невысокими домами. Вдруг до меня дошло: на меня вообще никто не обращает внимания. Совершенно. Смотрят, небось, лишь за тем, чтобы я ненароком не совершил наезд на кого-нибудь или на чего-нибудь. А говорят о своём. Я прислушался.
— Да ничего хорошего в этой колбасе нет, — донеслась до моих ушей чрезвычайно поразившая меня фраза одной из экзаменовавших нашу группу. — Я вот купила её килограмм, а она уже через день осклизла. Есть противно.
— А куда ж ты целый килограмм — то набрала? — поинтересовался другой голос.
— А я меньше не укладываюсь, — объясняла возмущавшаяся качеством колбасы.
