разлетелся в кристаллики. А без мембраны катер можно поставить на постамент в парке, но летать на нем нельзя, а нам нужно было, чтобы он летал.
Мы расселись на обломках своих надежд и молча посовещались. Катер – вещь, нужная в хозяйстве, и бросать его не хотелось, а унести эту посудину на руках мы не могли. Оставалось одно: доставить и смонтировать новую мембрану, и уж тогда запустить двигатель.
– Очень красиво, – сказал Старый Пират. – Только крепить мембрану все-таки лучше на корабле, в мастерской, а не на лоне природы.
Мы немного скисли, прикинув, как далеко придется тащить массивную раму, восемь метров в диаметре. Наши моторчики были слишком слабосильны, чтобы поднять ее, и, значит, нести придется на горбу, всем четверым. Но спорить не приходилось.
Марк Туллий пробрался в крохотную рубку связи. Он включил аппаратуру – и без толку. Великий оратор покачал головой, снял со спины нашу походную рацию и включил. Станция молчала – не было не только сигналов, но и фона. С таким же успехом можно было подключить к антенне кирпич. Марк Туллий достал из кармана тестер, открыл рацию и стал тыкать в нее приборчиком.
– Батарея, – сказал он. И, поднатужившись, выдал второе слово: – Пуста.
Старый Пират выхватил у него тестер и полез сам. В батарее не было ни следа заряда, хотя перед выходом она была полна, а хватает ее обычно не менее, чем на год. А в остальном станция была в образцовом порядке, как и все у Марка Туллия. Пират мрачно сказал:
– Публика в диком восторге. Ладно, займемся делом.
Мы провозились с рамой часа два. Потом Пират решил полчасика отдохнуть: путь предстоял серьезный. Светило успело взойти; оно было горячим, как первый поцелуй. Мы отошли в тень ближайшего дерева и вытащили, чем позавтракать. Еда – занятие, которым можно увлечься. Мы увлеклись и проглядели момент, когда первые двое появились на поляне.
Двое; они бежали что есть духу – один убегал, другой преследовал. Гуманоиды, карлики – ростом, по сравнению с нами, чуть выше пояса. Головастенькие. Полуголые. Все это мы привычно ухватили сразу же. А потом увидели, как задний, поняв, что не догонит, остановился и опустился на колено. В руках у него оказалось что-то – можно поклясться, что сук от дерева, в полметра длиной. И вот карлик, стоя на колене, вскинул сук, словно бы это было оружие. Мы не успели удивиться. Блеснули короткие вспышки пламени, раздались отрывистые, хорошо знакомые нам звуки. В тот миг планета сразу перестала мне нравиться. Убегавший уже достиг опушки; сейчас он упал плашмя. Стрелок вскочил и издал победный вопль, голос был высок и походил на женский. Потом туземец отшвырнул свое оружие и, высоко подпрыгивая, помчался туда, откуда пришел.
Мы уже лежали под деревом, заняв оборону, недоеденный завтрак валялся в стороне. Мы не сводили глаз с убегающего, привычно держа его в перекрестии. Он скрылся за деревьями, и я спросил на линтеле:
– Что это у него было?
– Погоди, – излучил Старый Пират. – Запомнил место?
– Само собой, – ответил я. – Он упал за деревом с кривым суком.
– Давай туда. Мы прикроем.
Я пополз. Трава на поляне достигала карликам до пояса, так что могла укрыть. Я взял курс на дерево и прикинул: пресмыкаться придется минут пятнадцать. Так и оказалось. Я дополз до дерева и, не вставая, обогнул его, осторожно переваливая через выступающие корни. За деревом никого не было.
Никого, понимаете? Трава была еще примята там, где лежал убитый. Убитый – потому что упал он именно так, как падает человек, сраженный насмерть, не как раненный; но ни тела, ни капли крови – ничего. Я огляделся, осторожно поднялся на колено, затем во весь рост. Тела не оказалось. Было далековато для разговора, но я, напрягшись, окликнул – безмолвно, конечно, – Пирата и объяснил ситуацию. Старик ответил:
– Прелестно. Мы ничего не заметили. Поползешь назад, прихвати оружие.
Я и сам хотел так сделать. Когда я отполз метров на тридцать от дерева, то услышал треск, оглянулся и увидел парня.
Он сидел на дереве, оседлав толстый сук; от наших туземец был прикрыт листвой, но отсюда, со стороны, я его видел ясно. В руках у лилипута было что-то вроде обрезка доски и палка, которую он, по- моему, только что отломал от дерева. «Неплохо», – подумал я, глядя, как он прикручивает палку к доске крест-накрест; противник промазал, этот упал, стрелок не захотел убедиться в его смерти, и теперь спасшийся мастерит что-то: бумеранг не бумеранг, но тяпнуть по голове и этим можно основательно.
Я ошибся. Он сделал свой крест и тут же уселся на доску – так, что ветка проходила между ног и торчала короче спереди и подлиннее сзади. Я моргал, ожидая, что будет дальше. Парень приподнялся и замер, только вытянул губы трубочкой. И в следующий миг крест с оседлавшим его карликом сорвался с места и полетел.
Он летел, точно маленький самолетик, с крыльями метр в размахе, доска и хворостина, а карлик сидел на нем как ни в чем не бывало и управлял непонятным образом. Он пронесся невдалеке от меня, делая километров семьдесят в час, и я ясно разглядел босые ноги авиатора с грязными пятками. Слабое жужжание донеслось до меня и стихло, и крестовина с пилотом исчезла, мелькая между деревьями. Я перевел дыхание и пощупал лоб. Влажноват, но температура, кажется, в норме. Я окликнул Пирата:
– Со мной вроде не все ладно.
Он ответил не сразу.
– Подбери оружие и ползи сюда?
Я двинулся дальше. Солнце припекало, трава пахла не сильно, но проникновенно, хотелось уснуть и во сне увидеть свой дом, где ветреными ночами память о предках шуршит на чердаке. У меня никогда не было такого дома, и потому я оказался тут, и полз, полузакрыв глаза, пока не прибыл туда, где, как я твердо помнил, стрелок бросил оружие. Место было то самое, да и Пират помог пеленгом. Так что вышел я точно.
Конечно, найти в траве полуметровый предмет, особенно передвигаясь ползком, не так просто. Я пошарил вокруг, потом пополз по спирали, уминая траву. Через две минуты я нашел сук, еще через две секунды – второй и тут же третий. Никакого оружия не было. Я осмотрел сучья один за другим. Пожалуй, с расстояния в триста метров любой из них можно было при желании принять за оружие, но если чего-нибудь с их помощью нельзя было делать, то именно стрелять – в этом я как-нибудь разбираюсь. Я вертел и нюхал их, потом плюнул и пополз, оставив сучья на умятом пятачке.
Я был примерно на полдороге к своим, когда трава зашуршала сильнее. Разведчик не станет пренебрегать таким предупреждением. Я приник к земле, потом осторожно поднял голову, увенчанную пучком травы. Это был заяц. Он мчался, пересекая поляну, и кто-то – собака или волк – настигал его. Было ясно, что косому не уйти, хотя он чесал по прямой, без прыжков, не петляя. У меня зудел указательный палец, но я удержался: мне пока ничто не угрожало. Я вздохнул и рассчитал, что зверь настигнет зайца за пятачком, откуда я полз. Заяц с лета выскочил на утоптанное место. А потом мне захотелось плакать.
Ну, не от жалости, конечно. Волкам положено жрать зайцев, и перевоспитать их до сих пор никому не удалось. Но тут вышло не так, и плакать мне захотелось от недоумения. Потому что все последующее не лезло ни в какие ворота – даже в ворота самого большого дока на Космостарте, около Земли.
Заяц выскочил на пятачок (я приподнялся, наблюдая за ним: мы избегаем демаскироваться перед человекоподобными, четвероногих опасаться у нас нет причин) и приник к земле. И исчез.
Вместо него с земли вскочил карлик – такой же, как те, первые. Я не знаю, откуда он взялся и куда делся ушастый. В сказки я не верю: мы навидались столько настоящих чудес, что сказочные нас не тревожат. Но заяц исчез, а карлик вскочил, и в руках у него был сук – один из тех, что я недавно подобрал там и бросил. Карлик вскинул его к плечу – волк был уже в прыжке, – и блеснул огонь, и прозвучали выстрелы. Волк перекувырнулся через голову и замер.
Только тут я опомнился и перекинул камеру на грудь, чтобы запечатлеть сценку в назидание поучающимся. Упавший волк лежал, невидимый в траве, а карлик сидел и внимательно разглядывал сучья. Потом поднял голову, и – я услышал – что-то сказал своим высоким голоском. С места, где упал волк, поднялся второй карлик. Они уселись рядом и стали разбираться в сучьях, что-то тараторя. Кажется, в чем-то они не соглашались. Потом один из них стал суком рыть яму; земля летела так, словно он орудовал
