Хотя я не спросила вслух, он сразу же ответил мне!
– Духовными очами прозреваю, – ответил седой старик, и добавил: – Ничто от меня не утаится – ни лица, ни мысли, ни деяния! Тебя, Фролка, тоже вижу. Давай, выходи, Медвежонок! Мамке своей – светлые боги ей в помощь – такие художества изображай…
Старец провел рукою рядом со мной и буквально из воздуха вытащил и поставил перед нами Фрола, принялся его отчитывать:
– Вот, любуйтесь на него! Нельзя было по-людски прийти, в двери постучаться, сказать: так и так, дедушка, Феодосий Ильич! Хочу путнице помочь, она нас с братом с большой беды вызволила. Вы-то как с Власием в часовне оказались?
– На рыбалку пошли…
– Здесь вам рыбы мало?
– Мы нерпу хотели поймать.
– Нерпу? Ну и как – поймали?
– Не. Мы за нею погнались было, ан Меркит нас во мление заманил. У нас вежды[6] сами собой смежились, а открылись уже в подполье. Руки-ноги связаны, обувки нету…
– Зачем вы Кирюшу, дите малое, за собой на рыбалку потащили?
– Никуда мы его не таскали! Он уже в подполе был!
– Складно, Фролка, у тебя выходит. Но одного не возьму в толк – для чего Меркиту ваши рваные валенки понадобились?
– Не знаю я! Тетенька нас всех троих выпустила, она не даст соврать!
– Может, их разули, чтоб они не могли сбежать? – рискнула вставить я.
– От Меркита и в валенках далеко не разбежишься. У него на такое дурачье есть свои уловки… – задумался старик. – Ты, значит, их выпустила…
– Да, я. – Снова вспомнила и пронизывающий холодный ветер, и густой туман, и часовню, и белого филина с круглыми невидящими глазами. Уж очень птица была похожа на этого надменного старикана! Я не удержалась и сказала:
– Вы же сами знаете, как все было!
Старик усмехнулся:
– Бедовая ты, Анюта, как для бабы, я бедовых жалую. Какая у тебя нужда ко мне?
Пока я собиралась с духом и подбирала слова, чтобы просьба прозвучала веско и убедительно, Фрол опередил меня:
– Брат у Анюты болеет – душа отлетела и промеж миров заблудилась, в ноги тебе падает, Феодосий Ильич, чтобы брата на белый свет вернуть, и помощи молит.
– Помогу, как не помочь, – седовласый старец погладил Фрола по голове. – А сам-то, Медвежонок, что не поможешь?
– Я не умею, да и мать заругается. Она нам сюда ходить строго воспретила…
– А ты как послушался? Тайком притащился в благочинный дом через болотную мерзость, это, по- твоему, выходит хорошо?
Седовласый Феодосий строго сдвинул брови, с силой ударил посохом в пол. Я успела заметить филина с раскинутыми в стороны крыльями, красиво вырезанного на рукоятке посоха. От звука удара пятнистая кошка напугалась, спрыгнула с лавки и удрала.
– Выкинь ты стекло колдовское в реку, пока до беды не дошло! – потребовал старик. – Тьфу! Где ты его только взял?
– Зеркало мое, – призналась я, чтобы хоть немного выгородить Фрола.
– Ловок твой внучек, Феодосий Ильич! Спрятался так, что даже мы не углядели! – Нахмурился дядька с темной бородой, судя по всему, он и был третьим «старцем» по имени Демид. – Их обоих следует отодрать за такие проделки…
– У тетеньки жених есть для дранья, под окном маячит, – вставил Фрол. Макарий и Демид одновременно развернулись к подслеповатому оконцу. Мой нежданный заступник не особо трепещет перед старцами. – Меня, буде за что, мать сама выдерет!
– Да разве ж баба толком выдерет? У бабы рука слабая, а сердце мягкое!
– Ладно тебе, Демид. Ты оттого злишься, что здесь со мной замешкался, когда у тебя работы – до зари не передать. Иди, ни к чему тебе здесь маяться без пользы…
Демид удалился с весьма угрюмым видом, а старец погладил внука по голове:
– Ты тоже беги домой, Медвежонок, еще схлопочешь от матери. Путнице я помогу, пусть останется. Сядь сюда, юница. – Он властно указал на скамью, а сам подошел к окну и замер в луче света.
Лавка узкая и жесткая, сидеть на ней очень неудобно, положить руки на стол я не решаюсь – мало ли за что здесь полагается «драть»? В окно мне теперь тоже не выглянуть, как я не вытягиваю шею, а очень хотелось узнать – стоит Никита на улице или Фрол увел его обратно в Скит?
– Не ерзай! – старец опустил тяжелую ладонь мне на плечо. – Верну я на белый свет твоего, пусть будет брат. Ладно. Будешь ли рада?
Глупый вопрос! Я быстро киваю головой:
– Да! Конечно, буду рада!
– Допустим, встанет он. Оклемается. Что дальше?
Я чуть не подскочила от нетерпения:
– Мы уйдем!
– Куда же?
– Домой!
– А где твой дом?
– Мы живем в «десятке», в десятом секторе…
– Да? Покажи, в какой это стороне? Куда ты пойдешь?
Я оглянулась, чтобы сориентироваться, но так и не смогла.
– То-то. – Старец похлопал меня по плечу и с величественным видом опустился в кресло. – Я, Нюта, путникам редко помогаю. Пусть Настасья сама с пришлыми возится, дурища глупая!
– Не в том беда, что глупая. Настасьина вера такая, – объяснил Макарий. – Она путников в своем доме принимает, кормит, обогревает и дальше в дорогу провожает. Вопросов у них не спрашивает. Откуда путники взялись, куда идут, дойдут или нет – ей все без разницы. У нас – иначе. Наша вера родная[7] и боги наши светлые, они любую новую душу принять готовы. Мы всех к своему столу зовем и никого на смерть не гоним!
От скверных предчувствий во рту пересохло, я облизнула губы. Пальцы похолодели и невольно вцепились в край стола.
Старик накрыл мою руку своей ладонью:
– Отсюда пути НЕТ…
Наверняка я не понимаю их старообразный язык со всякими иносказаниями.
– Как это нет пути?
– Нет и все.
– Не может быть! Раз мы сюда пришли… – не поверила я.
– Не вы дошли, вас шаман Меркит к себе привел. Любой и каждый путник в его болотах гибель находит! Тебе один раз свезло, второй раз шаман своего не упустит.
– Должна быть и другая дорога – в сторону от болота! На юг!
Слепой старец загадочно улыбнулся:
– Толковая ты, Нюта – не отнять. Тем мне и понравилась. Кому другому – нет, но тебе отвечу. Отсюда пути нет, кроме одного – через НАВЬ!
– Что это – навь?
– Земля, что мертвецов принимает.
– Кладбище? – догадалась я.
– Именно. Один только этот путь. Если бы еще были, – старец ухмыльнулся, – половина народа отсюда поразбежалась бы. Фрол, наш Медвежонок, первым бы сбежал!
