Мать налила себе кофе, отпила глоток и спросила:
– За этим кроется что-то еще?
Я приняла невинный вид.
– Ты странно вела себя во время проповеди. Делала вид, что вся внимание, а это, на мой взгляд, очень странно для тебя.
Я пожала плечами и прикинулась, что читаю газету, но чувствовала на себе взгляд матери. Проповедь была о моногамии.
– На этой неделе я познакомилась в Нью-Йорке с одним человеком.
– С мужчиной, – уточнила мать.
Я кивнула.
– И он действительно мне очень понравился. Достаточно, чтобы понять, что я не хочу… что не могу теперь быть с Дагом.
Мать ждала продолжения, но я ничего не добавила. Я вошла в дом, сходила в ванную и вернулась. Когда села на место, она спросила:
– Даг знает?
– Думаю, да.
– И что все это значит?
– Это значит, что вчера мы с ним виделись, потом он ушел на свидание с другой, но позже звонил и сказал, что хочет со мной встретиться. Сказал, что вел себя грубо. Но когда я позвонила ему сегодня утром, его либо не было дома, либо просто не брал трубку. Подозреваю последнее.
– Ваши отношения никогда не были простыми.
Я вздохнула и погладила Абигейл. Вместе со Скотта она прибежала на террасу в поисках еды.
– Значит, хочешь встречаться с этим человеком в Нью-Йорке?
– Да, очень.
– Но если он окажется пустым местом – что скорее всего так и будет… Ты же его совсем не знаешь…
– У меня нет никаких обязательств перед Дагом, – раздраженно прервала ее я.
– Значит, хочешь расстаться с Дагом? Отпустить его, Салли? Позволить ему уйти?
Я молча смотрела на нее.
– И ты не переменишь своего решения, если у тебя ничего не получится с этим парнем? Ты не захочешь снова вернуть Дага, когда окажешься в одиночестве? – Она пыталась убедить меня вернуться к Дагу. – Салли, – сказала она с особым напряжением в голосе, которое означало, что она изо всех сил' старается не читать мне нравоучений и все же чувствует себя обязанной внушить мне, как себя вести, – пожалуйста, пойми меня правильно…
Я ждала.
– Ты должна повзрослеть.
Она застигла меня врасплох.
– Ты больше не должна позволять себе играть с людьми, Салли. Тебе уже тридцать лет, а не двадцать или пятнадцать. Ты должна научиться держать язык за зубами и сдерживать себя до тех пор, пока окончательно не поймешь, как далеко можешь зайти, чтобы выполнить данное тобой слово.
– Но Даг… – начала я.
– Дагу тоже надо повзрослеть! – Сейчас она почти сорвалась на крик. – Вам обоим! Порой мне кажется, вы оба думаете, что вы еще в школе, вы просто не замечаете, что другие уже взрослые, они приняли решение и двинулись в путь! – Она улыбнулась, чтобы ослабить удар, который только что нанесла мне. – Вы с Дагом все еще в подвешенном состоянии, как это было с вами в школе, и никак не можете проснуться, потому что каждый из вас цепляется за другого, чтобы остаться в этом состоянии и продолжать думать, что впереди у вас есть время. Вы не состоялись.
То, что она говорила, причиняло мне боль, но было правдой. Это же относилось и к нашей с Дагом сексуальной жизня которая не изменилась со времен школы. И то, как я повела себя на этой неделе, не убеждало меня, что моя связь со Спенсером, если применимо это слово, основана на зрелом подходе.
Сама эта мысль меня пугала. Я не знаю, я просто не знаю, что со мной.
– Возможно, это из-за того, что ты снова стала жить в Каслфорде, – сказала мать. – Но так это или нет, Салли, в ваших отношениях с Дагом я не вижу никакого прогресса ни для тебя, ни для него. Что же касается того, нового друга… надеюсь, он единственный.
– Конечно, мама.
Она кивнула, словно говоря: «Хотя бы здесь у тебя хватило ума».
– Чем он занимается?
– Он ответственный редактор в издательстве «Беннет, Фицаллен и K°».
– Сколько лет?
– Тридцать пять.
– Разведен, как я понимаю.
– Нет. Он такой же, как я.
Вздохнув, мать покачала головой.
– Тридцать пять лет – и все еще не женат…
– Мама!
– Я просто хочу, чтобы ты была осторожной.
– О, значит, Даг, будучи женатым и разведенным к двадцати семи годам, служит исключительным примером?
– Дорогая, позволь мне кое-что тебе объяснить, – сказала она, дотрагиваясь до моей руки. – Я люблю тебя и твоего брата больше жизни. Думаю, ты и твой брат – два самых чудесных человека на свете. Я считаю, что ты добрая, щедрая, трудолюбивая и – Бог знает – умная, очень умная… И ты счастливая, Салли, потому что мужчины находят тебя привлекательной, несмотря… ну сама знаешь, какой ты можешь быть.
– И какой же я могу быть, мама?
– Трудной.
Я ждала пояснений, но она молчала.
– Трудной, – повторила я. – Как ты?
Она сняла свою руку с моей и откинулась на стуле.
– А ты сама как думаешь?
– Хорошо. – Я подумала. – Я сумасбродна…
– Дело не в этом, – сказала мать. – Ты бегаешь по кругу словно цыпленок с отрубленной головой.
– Премного благодарна, – не удержалась я от смеха.
– Мне не смешно. У тебя все хаотично, спонтанно.
– Хорошо, хорошо, хорошо, – затараторила я, сдаваясь. – Что еще? Для меня не существует авторитетов.
– Да. Никаких авторитетов, кроме твоего собственного.
– Как долго ты выжидала, чтобы свалить меня наповал? Догадываюсь, я должна научиться себя сдерживать.
– Но не слишком, – сказала мать, подбадривая меня.
– Я нетерпелива.
– Это не твоя вина, милая. Это генетическое, это у тебя от отца.
– Сожалею, что разочаровываю тебя, – сказала я, помолчав. – Но в данный момент я больше не могу думать о своих недостатках.
– Ты лояльна к своим недостаткам, – заметила мать. – И это твое чрезмерное чувство лояльности так долго удерживало тебя рядом с Дагом. Он встречался с другими женщинами, а ты по-прежнему смотрела на это сквозь пальцы.
– Уже нет, мама. – Я отвела взгляд.
Мать помолчала, а затем продолжила:
– Дорогая, послушай меня. Зная тебя так, как я… – Она вздохнула. – Хочу тебе сказать, как все может
