пусть эти сумки доставят мне домой. Спина угробит меня.
Откровенное безразличие Принцессы к ограниченным финансовым возможностям компании было совершенно неудивительным. Она считала, что правила к ней не относятся.
— Вообще-то, Грейси, нам нужно поговорить.
Я уселась на свое привычное место на диване. Она уставилась на меня с выражением, которое мне не удалось точно определить. Раздражение? Возмущение? Страх? Демонстративно вздохнув, Грейс скрестила ноги и наставила на меня кончик туфли, словно вытащив кинжал из ножен. — Слушаю. Я глубоко вдохнула:
— До меня дошел слух, что всех остальных секретарей увольняют с сегодняшнего дня. Это правда?
Больше всего на свете Грейси ненавидела прямые вопросы. Избегая моего взгляда, она поигрывала воротничком своей ярко-розовой кашемировой водолазки.
— Я не собиралась говорить тебе до сегодняшнего дня…
— Говорить мне — что? Что я уволена?
Она взглянула на меня так, словно я придираюсь к ней.
— В известном смысле… да.
— Когда?
— Гм… — Она пошарила по столу в поисках шпильки. — В конце дня?
— То есть сегодня?
— Ну, вообще-то нет. — Грейс зажала шпильку в зубах.
Следующие несколько мгновений я без тени раздражения наблюдала, как она укладывает свои светлые скандинавские волосы в маленький плотный пучок на макушке. Наконец Грейс заколола его шпилькой и вновь вздохнула.
— Официально твоим последним рабочим днем была пятница.
Черт! Я, должно быть, отвлеклась и пропустила прощальную вечеринку.
— А получу ли я выходное пособие?
Она рассмеялась:
— Прости. Ты серьезно? Из каких денег?
Отличный ответ. Я почти забыла, что последние две недели нам приходилось обходиться без кофе и туалетной бумаги.
— Ну, могу ли я в таком случае забрать свое кресло?
Принцесса пожала плечами:
— Почему бы и нет? Думаю, это уже не имеет значения. — И она включила лэптоп, что означало окончание разговора.
— Я заберу еще галогенную лампу.
— Ладно.
И я вышла из кабинета.
— О, Сара, — окликнула меня Грейс, — не забудь прислать курьера.
Я обернулась, и глаза мои злобно сверкнули.
— Не важно, — пролепетала она. — Если сообщишь мне номер телефона, я сама все улажу.
Вежливо улыбнувшись, я удалилась.
Несмотря на поток бывших работников, покидавших здание в то утро, я все же втиснула кресло и галогенную лампу в полный лифт и спустилась. Однако понадобился еще один заход, чтобы добыть металлический картотечный шкаф и маленький книжный шкафчик. В третий и четвертый заходы я прихватила папки, набив их скрепками, кнопками и карандашами. Услужливый таксист затолкал все это на заднее сиденье и предложил мне сесть рядом с ним. Всю дорогу он оживленно разглагольствовал о жутком состоянии экономики, о том, как бесчеловечно Америка обходится со своими гражданами.
Потом таксист помог дотащить наворованное до входа в квартиру. Я предложила ему щедрые чаевые, но он не взял ни дайма. Согласился лишь на огромную офисную папку.
Сейчас моя спальня напоминает улучшенную версию офисного отсека. И если бы вы увидели меня среди всей этой офисной роскоши, то, возможно, решили бы, что меня премировали. Но, оглядываясь назад, понимаю, что я даже не приблизилась к получению того, что заслужила. Две недели спустя после моего увольнения, когда двери «451 Films.com» закрылись до лучших времен, «Plasma TV» сообщила о своем роспуске, и двадцать шесть лэптопов остались неучтенными. Думаю, я запросто могла бы вынести и компьютер.
Но у меня по крайней мере есть «Аэрон». И я действительно люблю это долбаное кресло.
В 8 часов я решаю, что наступило действительно подходящее время посмотреть телевизор. В 8.30 прихожу к выводу, что можно выпить.
Захватываю бутылку мерло — и бокал для приличия — из кухни, приношу все это в гостиную. Переключая каналы, с восторгом обнаруживаю, что через двадцать минут по AMC начнется «Тутси». Наливаю себе еще один бокал и устраиваюсь поудобнее. Несомненно, предстоит изумительно приятный вечер.
И все рушится, как только слышу звяканье дверной цепочки.
Сука! Больше всего ненавижу свою соседку именно в те моменты, когда она возвращается домой.
Бряцанье в дверях продолжается невыносимо долго, пока наконец не достигает пронзительного крещендо. Дверь распахивается, и появляется расплывчатое пятно: светлые кудряшки и длинные ноги.
Аманда выпрямляется и изящным взмахом длинной руки отбрасывает назад кудряшки, поправляет белоснежную блузку и скромно одергивает подол юбки. Небрежно сунув ключи в сумочку, она предстает передо мной как образец уравновешенного совершенства. Но ее щеки, от природы бледные, словно фарфоровые, окрашены легким румянцем. Она явно выпила.
Аманда ослепительно улыбается.
— Ты сегодня нашла работу?
— Нет. А ты сегодня нашла парня? Улыбка гаснет. Демонстративно не замечая меня, она проходит в кухню.
Слышу, как Аманда гремит там чем-то. Скрипит дверца холодильника, хлопает дверца шкафа, звенит металлическая посуда. Я раздраженно прибавляю звук телевизора.
— Эй! — Аманда просовывает белокурую головку в гостиную. — Не знаешь, что случилось с вином? Я помню, что со вчерашнего дня оставалось как минимум полбутылки.
Поздно изображать невинность. Бокал с вином в дюйме от моих губ. Пустая бутылка — на кофейном столике, не далее чем в футе от меня.
Аманда хмурится, скрестив руки на груди. Слышу, как на заднем плане Дастин Хофман отчаянно умоляет дать ему роль: «Хотите, чтобы я стал повыше? Я могу стать выше!» Я бы захихикала, если бы меня не жег суровый, ядовитый взгляд Аманды.
Она кивнула в сторону экрана:
— Что это ты смотришь?
— «Тутси».
— Н-да, думаю, этот номер не пройдет.
Аманда хватает пульт и выключает телевизор. И перспектива тихого вечера гаснет вместе с экраном.
— Думаю, нам следует пройтись.
— Нет.
— Почему? Тебе вроде не надо завтра вставать с утра пораньше.
— Но тебе надо, — с надеждой напоминаю я.
Она закатывает глаза.
— Ничего, справлюсь.
Я прекрасно понимаю, что обречена на поражение в этом поединке.
— Куда ты хочешь сходить?
— У одного моего приятеля вечеринка в Трайбеке.
