знает как мирного товарища по пансиону. Наверняка расскажет мне, что с ним случилось, и я попутно узнаю, что же он сделал с первоначальным содержимым коробки. Но из моего плана ничего не вышло, потому что на Ниувезейдс Форбюрхвал меня уже поджидала фройляйн Мигль с пистолетом в руке и заставила вернуться на Регюлирсграхт. Мне показалось, что она гораздо больше моего знает о пакете Кергадека и что в пакете находилось нечто весьма интересующее ее фирму. Краденые ценности! Несмотря на ее угрозы, я не сказал ей ни слова. По правде говоря, я рад, что нидерландская полиция избавила меня от женщины-детектива. У вас я по крайней мере могу рассчитывать на гуманное обращение и не опасаюсь, что вы силой заставите меня говорить.
По-видимому, продолжительный монолог принес Фрюкбергу облегчение, и он взглянул на комиссара с легкой усмешкой, как человек, который с честью выполнил трудное задание и теперь за свой подвиг ожидает похвалы. Пока Фрюкберг закуривал новую сигарету, явно считая свои показания исчерпанными, Ван Хаутем думал, что ни один из двух важнейших свидетелей не сказал ему правды, а преподносил только ловко состряпанную смесь фактов и небылиц. Следователя по уголовным делам, конечно, нисколько не удивило, что люди, у которых рыльце было в пушку, старались сбить полицию с толку. Поэтому он пока ограничился тем, что отметил в рассказах фройляйн Мигль и шведа такие места, за которые можно было зацепиться при следующих допросах. В общем, он не имел оснований быть недовольным результатами бессонной ночи. Сейчас стало совершенно ясно, что за ошибкой с передачей бриллиантов скрывалось нечто гораздо более серьезное, чем он предполагал вначале, и только теперь он начал смутно догадываться, каким путем идти к цели.
Продолжать допрос Фрюкберга не имело смысла: он великолепно подал свою хорошо подготовленную версию и на первом этапе следствия, несомненно, будет ее придерживаться. Но были соображения и в пользу продолжения допроса, потому что — если только смутные подозрения комиссара не были совершенно неверными — Фрюкберг кое-что утаил в своих показаниях и, по мнению полицейского, следовало так или иначе добиться полной ясности, прежде чем отправить арестанта обратно в камеру.
— Чего ради первого декабря вы сломя голову скрылись из пансиона? — начал Ван Хаутем, решив, что молчание слишком затянулось. Фрюкберг досадливо пожал плечами.
— Какое это имеет значение? Причина совершенно личного свойства и не имеет никакого отношения к пропавшему пакету Кергадека…
— И все-таки я настаиваю на ответе. Почему выехали так внезапно?
— Что толку, если я скажу. Все равно не поверите, а мне не хочется выглядеть смешным. Ну хорошо, раз уж вы так хотите: я давно заметил, что в этом старом доме не все в порядке. Вся эта Фидлеровская болтовня о каком-то Отто, который по ночам бродит по коридорам, начала действовать мне на нервы. Я не раз подумывал отказаться от квартиры, но ложный стыд всегда удерживал меня. Вечером во вторник — тридцатого ноября — я довольно поздно ходил в туалет, который расположен в бельэтаже, в конце коридора, неподалеку от апартаментов Тонелли. Коридор был освещен слабо, дежурной лампочкой. Когда я возвращался к себе и шел мимо окна, выходящего в световую шахту между уличной и садовой половинами дома, мне показалось, что снаружи что-то шевелится. Я выглянул — на меня зловеще уставилось желтоглазое лицо, мерцавшее зеленым светом. Меня охватил страх и предчувствие несчастья, и я окончательно решил покинуть этот жуткий дом. Ночью я упаковал свои чемоданы и, опасаясь показаться смешным, объяснил свой поспешный отъезд срочными делами в Швеции. Теперь вы понимаете, почему я не хотел вам говорить. Конечно, это похоже на ребячество! И вы, естественно, не верите ни единому моему слову…
Последнюю фразу Ван Хаутем оставил без ответа. Он отдавал дань уважения изощренной ловкости, с какой Фрюкберг сочинял все новые и новые подробности, и решил покуда не обращать внимание шведа на противоречия в его показаниях. Вероятно, жизнерадостный Дан Рулофс гордо продемонстрировал товарищу по пансиону своего жуткого Otto redivivus. Может быть, скульптор использовал соседа как подопытного кролика, чтобы проверить на нем действие своего фантастического изваяния. Что же получается? Рулофс дал Фрюкбергу прекрасную возможность объяснить свое внезапное бегство из этого дома. Но подозреваемый не из тех, кто бежит от глиняной куклы, вымазанной фосфором. Ван Хаутема на такую удочку не поймаешь!
— Почему же вы решили поселиться в «Гронингене»? По-моему, там значительно хуже, чем у Фидлера.
Фрюкберг повторил свой обычный равнодушно-неопределенный жест.
— Это недалеко от моей конторы. Кроме того, в дальнейшем я собирался подыскать другой пансион по своему вкусу.
Со вздохом удовлетворения Ван Хаутем отметил, что последующие слова шведа подтверждают догадки, возникшие у него во время допроса.
— Кстати, комиссар. Похоже, в ближайшие дни мне едва ли представится возможность попасть в свою комнату в гостинице. Вы не могли бы распорядиться забрать оттуда мой багаж и сохранить его где- нибудь? И сообщить, что я освобождаю номер?
С подчеркнутой готовностью Ван Хаутем сделал пометку в блокноте.
— Все будет сделано.
Комиссар задал еще несколько вопросов, хотя ответы арестованного мало его интересовали, и скоро отослал Фрюкберга в камеру. Сонливость, которая совсем недавно тяжко давила на веки, совершенно прошла. В тишине раннего утра, один в безлюдном управлении, он снова и снова анализировал наиболее сомнительные моменты бойких показаний, сосредоточив все свое внимание на запутанных обстоятельствах дела. Лист блокнота постепенно заполнился перечнем заданий для сотрудников на предстоящий день, а комиссар, отложив блокнот в сторону, еще долго пристально смотрел перед собой, погруженный в размышления.
Ван Хаутем был убежден, что и Фрюкберг, и фройляйн Мигль имели самое прямое отношение к внезапному появлению сорока восьми драгоценных камней, спокойно лежащих сейчас в сейфе. Ясно было также, что находку морфия следует рассматривать как случайность, никак не связанную с главной проблемой. Безусловно, надо проверить, не является ли фантастическая история с таинственным пакетом, который через Фрюкберга должен был попасть в руки Макдоналда, чем-то большим, нежели явной ложью; но, если интуиция не обманывает Ван Хаутема, полиция только зря потратит время, ей этого не выяснить. И всякий раз мысли комиссара возвращались к туманной гипотезе, которая никак не покидала его. Доставка бриллиантов для «менеера из четвертого номера»,
Он бросил быстрый взгляд на стенные часы. Пять! Бернская полиция, вероятно, еще спит, но он решил попытаться и заказал срочный разговор с Центральным полицейским управлением в швейцарской столице. К его удивлению, соединили очень быстро, и к телефону подошел старший инспектор ночной смены. Труди Мигль? Конечно, бернской полиции она известна! Лучший детектив-женщина в бюро Людвига Целлера! Ван Хаутем сообщил личные приметы. Все полностью совпадало, и как дым исчезли всякие сомнения, действительно ли молодая женщина та, за кого она себя выдает. Известно ли им, хотя бы в общих чертах, над чем сейчас работает фройляйн? Нет. Целлер ведет одновременно множество самых разнообразных и всегда очень больших дел. Крупные кражи, исчезновение известных людей, запутанные шантажные аферы. Интересуется ли Целлер торговлей наркотиками? Совершенно исключено! Бюро Целлера — предприятие частное, а для них самое важное — положительное сальдо при подсчете выручки и затрат! Он принимается за расследование, только получив в руки чек на кругленькую сумму. Погоня за кокаином и морфием большой выгоды не сулит. И бернец процитировал поговорку на международном воровском жаргоне, которую Ван Хаутем сегодня уже слышал: «Целлер любит не «снег», а «лед»!» Каковы взаимоотношения между целлеровскими сотрудниками и официальной полицией? Практикуется ли взаимопомощь и обмен информацией? Коллега на том конце провода не сразу совладал с приступом смеха.
— Ну и оптимисты вы там, в Амстердаме! Хотел бы я увидеть хоть одного частного детектива, который выложит свои карты на стол. Да, они очень даже не прочь узнать, что известно нам, но то, что добывают сами, тщательно прячут. А что, Труди работает в вашем городе?
