слева от меня, вызвав у француза бурную радость. Тут же ко мне обратились по-русски:
— Мадам, вы из Москвы?
Я обернулась — за соседний столик присаживалась молодая пара.
— Меня зовут Марин, я молдаванин, живу в Париже, — на чистом русском языке представился молодой человек. — Могу вам переводить.
С помощью Марина быстро выяснилось следующее: что меня приглашают погулять и на дискотеку, что я шарман и прочее, что большое горе этот мой отъезд через три дня и нам нельзя терять времени. Это был такой напор и кавалерийский наскок, что я только кивала.
…За первую ночь я выучила по-французски названия частей тела и счет до десяти. Наутро, еле шевеля языком, я позвонила гиду и отменила экскурсию, потому что сил не было никуда ехать. Мне хотелось только спать, но Жиль заходил ко мне в номер под дурацким предлогом помыть руки и снова оставался. Мы гуляли по бульварчику Санта-Сусанны, и он, как заведенный, целовал меня в шею и в полоску живота над джинсами. Мы говорили о наших котах и детях, и в какой-то момент я спросила, женат ли он, — и он сказал: нет проблем, я разведен. Мне даже было лень думать, врет ли он. Он знакомил меня со всеми своими знакомцами, и было видно, что его распирает от удовольствия.
Под утро я проснулась оттого, что он на меня смотрит и гладит по голове, по лицу… «Анжелик…», — шептал он. Я спросонок удивилась, что курортный роман может быть таким бурным и правильным, по всем законам жанра. В этот день мне предстояло ехать на гору Монтсеррат, в святой монастырь, и я не стала отменять экскурсию, потому что мне просто дико хотелось побыть отдельно от него хотя бы несколько часов.
Я поехала. На горе, в монастыре, я поняла, что ни слова не понимаю из рассказа гида, что мне хочется добрести до скамейки и подремать, и, подойдя к какой-то одинокой девушке, попросила: «Простите. Можно я с вами похожу, я боюсь заблудиться и отстать от группы, и ничего не могу запомнить».
Девушку звали Таня. И она работала переводчиком во французском культурном центре в Москве. Черти продолжали ворожить. Я вцепилась в нее изо всех сил, объяснила, что ко мне пристал сумасшедший француз, и за целый день прогулок с ней научилась говорить маленькие фразы: «пойдем на завтрак», «я хочу спать», «я ничего не хочу» и «мне приятно».
На следующий день я уезжала.
И в последнее утро он сделал мне предложение. Часов в пять утра. Он говорил: пойдем на море, смотреть, как встает солнце. Я отбрыкивалась изо всех сил. Он вытащил меня из кровати, поставил перед балконом, обнял и что-то сказал со смешным словом «пюз». Я ничего не поняла. Тогда он сделал жест, будто надевает мне на палец кольцо. Я напугалась. Это выходило за рамки жанра. А он взял с тумбочки московский журнал про кино, с Чулпан Хаматовой в свадебном наряде на обложке, и ткнул пальцем. Я не знала, куда деваться. Я сказала по-английски, что это все серьезно и что я буду думать.
В Москве все продолжалось. Смешное слово «пюзи» значило «супруга». Он звонил ежедневно, иногда по восемь раз. Французский я постигала нечеловеческими темпами. Он каждый раз умудрялся сообщать мне какие-то новости. От того, что рассказал про меня своей кошке и бывшей жене, до того, что ходил в мэрию и сделал мне приглашение приехать. В один прекрасный день позвонила его бывшая жена Мартина и по-английски предупредила, что приглашение готово на такие-то даты. А однажды на работе мне некогда было выйти за дверь и пришлось, мешая французские, английские и русские фразы, что-то ему объяснять. Закончила я разговор в полной тишине: коллеги как-то странно на меня смотрели, а потом хором заорали: «Колись, ты едешь в Париж?! А ты сказала, что нас десять человек и мы тоже хотим??»
К концу сентября виза была готова. Жиль заказал мне билеты, и я забрала их в офисе «Эйр Франс». Приехал бывший муж в командировку и заодно проводить меня, как он выразился, в последний путь. Он называл его «Жюль» и, похоже, слегка ненавидел. А я была в смятении. Я не была в него влюблена ни на секунду. Он мне просто нравился. Очень нравился, не более того. Но черт меня побери, мне надо было что-то решить и надо было увидеть Париж. Он называл меня «фам фаталь», женщина судьбы. Но я никакой своей судьбы в нем не чувствовала. Тем не менее у меня не было ни одного предлога отказываться.
В аэропорту Шарля де Голля он встречал меня с розами.
В Париже легкий, вкусный воздух. Очень чистый, просто изумительный. Париж и сам весь легкий, прозрачный и романтичный. Из аэропорта мы поехали в центр, в какой-то старый район. Немного погуляли. Потом поехали в магазин «La maison de Tescargot». В магазинчике их было сортов 15, наверное.
Потом приехали к Жилю. Я зашла и обалдела: на столе в гостиной мой большой портрет, в спальне возле кровати вообще иконостас из моих фотографий… Мне стало страшно. Я не знала, что снимки, которые я ему посылала, превратились для него в фетиш. Сам он выглядел каким-то измученным и похудевшим. Он сказал, что к моему приезду отдраил всю квартиру. Он сказал: это твой дом, Жюли.
Он приготовил улиток — очень просто, в печке. Они запеклись, и из них вытек душистый масляный сок с приправами. Маленькой вилочкой с двумя зубцами мы вынимали улиток из раковин, макали вкусный французский хлеб в масло, пили красное бургундское вино. Вина у него оказался целый шкаф.
Потом мы говорили. Я объясняла, что мне сложно решиться на что-то. Я только что переехала в Москву. У меня любимая работа, я не хочу ее терять. Я не хочу начинать здесь все сначала, и Маша не хочет уезжать из России. Потом мы легли спать.
Ночью я проснулась оттого, что Жиля рядом не было. Он сидел в гостиной в какой-то скорбной позе.
— Ты знаешь, Жюли, я не знаю, что теперь мне делать. Я не могу заснуть, — сказал он. — Я так надеюсь, что ты все-таки еще подумаешь.
На следующий день мы поехали в Руан. Там жила подруга моей подруги, русская, которая взялась нам немного помочь с нашими переговорами. Мы сидели в итальянском кафе. Жиль сказал, что хочет ребенка, и погладил меня по щеке. Я поняла это и без перевода. Он говорил, переводила Галя, что, как только увидел меня, сразу понял, что я его судьба. Вот он такой и видел свою жену. У него было два гражданских брака, но впервые он хочет жениться официально, хочет, чтобы я носила его фамилию. Я маялась, мне было тоскливо. Я представляла себе этот брак, созданный его страстью и моим одиночеством, размеренные вечера, блинчики на завтрак, спокойные поездки на машине за покупками по выходным. И моя вечно отсутствующая душа, включенный по вечерам компьютер и невозможность все исправить. А если еще ребенок…
Я хотела бы ребенка, но от любимого мужчины. Я ничего не имею против быта и не боюсь повседневности.
…Но, может быть, решиться на это? Может быть, это будет гостевой брак, предложила я ему. Я не могу жить в чужом языке, русский язык — это мой хлеб и любовь, я умру от тоски во Франции. Нет, говорит Жиль, я не могу гостевой, Жюли. Прости, я изведу себя ревностью и тебя замучаю. И ты не сможешь получить гражданство. В обычном браке ты получила бы его через год. И он согласен удочерить Машу.
На этом месте я очнулась и завопила: «У Маши есть отец! Жиль, я не могу, не могу. Я не могу сейчас увозить дочь, для нее это будет травмой. Я не хочу уезжать сама». На этом наши переговоры почти завершились. Я обещала, что подумаю еще, буду думать все мое пребывание здесь, десять дней.
Мы вставали рано утром и шли на поезд RER — это что-то типа загородного метро. Полчаса до центра Парижа. Жиль отправлялся на работу в свою контору. А я шлялась по Парижу где хотела. Какой же он маленький и красивый! Это было счастьем, и я забывала про Жиля начисто.
…Мост через Сену, где я открыла только что купленные духи Lanvin, и ветер унес у меня из рук целлофановую обертку. Три столика на бульваре, за одним из которых я просидела час, выпив две чашки кофе. Пожилой официант, небрежно ставящий перед тобой старый начищенный кофейник и горячие тосты с тунцом. Тяжелая огромная дверь издательства «Галлимар», которое я собиралась поискать специально, а через пять минут буквально в него уткнулась. Бутик «Ла Перла» на Вандомской площади в девять утра, где в витринах на солнце сверкал белоснежный мех. Продавщица в маленькой лавочке на бульваре Сен- Жермен, с которой мы, прямо по Булгакову, трещали на французском, пока я примеряла чудные шали, шарфы и шапочки.
И отовсюду: «Бонжур, мадам». И улыбки.
Бульвар Ланне, где русское консульство. Тихие дорогие особняки. Во всем квартале — ни одного кафе, и лишь недалеко от метро — небольшой ресторанчик, куда на обед приходили старые ухоженные
