фортепьянной музыки, причем поступила туда сама, на бюджет, вызвав изумление и восторг у всего тамошнего преподавательского состава. Потому что она так хотела.
– Мне не тяжело, – мужественно врал Женечка, затаскивая коробки с дорогим шампанским, красным вином и еще чем-то явно жутко дорогим и изысканным по нашей узкой лестнице на третий этаж нашей никогда в жизни не имевшей шансов на лифт восьмиэтажки.
– Значит, вы Олечкин молодой человек? – осторожно спросила я, когда мы перетащили все и сели на кухне пить чай. Мальчик был хороший, безропотно кушал мой (!!!) борщик, отвечал на все вопросы и дико озирался. Да, Олечку он очень любит. Еще бы, как ее не любить. Красивая, как океан, глаза голубые, волосы длинные. Своенравная и неповторимая. Да, продолжил объяснять он, кажется (так и сказал, что кажется), он – ее молодой человек. Хотя до конца он пока не понял.
– Наверняка, раз она с вами решила справлять Новый год, – заверила его я.
– Думаете? – он посмотрел на меня с надеждой. – Она пока мне не сказала…
– Уверена, – я кивнула, а он, было видно, места себе не находил, пока Олечка (часа через три) не вернулась за ним на его же, действительно, джипе. Так получилось, что Олечка захотела без каких-либо объяснений справлять Новый год у меня. И уж если моей Олечке хочется, как я уже сказала, она это получает всегда.
– Значит, пятеро? – подытожил Тимка.
– Ну, да, – кивнула я.
А потом я пошла к Карасику попить чайку-кофейку, потому что так ее и не видела со вторника, а поговорить нам, как вы понимаете, было о чем. Мы договорились, что я заберу детей из сада, наши дети – моя Элька, ее Вовочка и Люськина-Авенгина Кристина, все ходят в один и тот же садик. Поэтому мы практикуем своеобразный бартер, ты мне – я тебе, забирая и отводя детей по очереди. Правда, Авенга не так уж часто участвует в этом, больше пользуется нашим безвыходным положением и подсовывает нам Кристю. Но на то она и Авенга, хитрая ведьма. Мы боимся ей отказать, еще сглазит. Шучу, просто так уж сложилось. Тем более что Эля с Кристиной хорошо дружит, а с Вовочкой только дерутся и обзываются. А еще кидаются едой. И рвут обои. И вообще, мальчик – это совсем не то, что девочки. Девочки сидят, красятся маминой старой помадой и счастливы. Мальчику же подавай пилу, молоток, гвозди, противогаз. Вот уж нет!
В общем, в последний рабочий день, вернее, вечер я забрала Вовочку и Эльку, которые, к моему прискорбию, поцапались сразу, как только я запихнула их в «Опель». Иногда я жалею, что у меня нет, как у нью-йоркских таксистов, звуко– и пуленепроницаемой перегородки между водительским и пассажирским рядами. Вот бы было славно, если бы покрыть броней, ватой и силиконом заднее сиденье, отгородить его от переднего и кидать туда детей, не боясь, что они порежут и порвут все на мелкие кусочки. И чтобы не слышать их криков. И не орать на них в ответ, чувствуя, что Макаренко тебе в этот момент просто плюнул бы в лицо.
– Заткнитесь! Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь оба! Я все расскажу Деду Морозу! Не видать вам подарков, а Новый год уже на носу! Будете, как два полудурка, без подарков.
– Нет! Не-ет! – завизжала Элька и тут же от избытка чувств и от такой обиды стукнула Вовочку кулаком в нос. Дальше и до самого дома они выли оба. Когда я поднялась на восьмой этаж на лифте, силы мои были почти на исходе. Я уже не хотела чаю и кофе. Разве что с коньяком. И плевать, что я за рулем. Мне проехать-то всего пару домов. Но тут Сашка открыла мне дверь, и все мое раздражение осыпалось и исчезло, как развеянная ветром пыль.
– Ну, ты что! – ахнула я, увидев, что по Карасикову лицу текут ручейки слез, а глаза ее красные и мокрые, как после целой ночи рыданий. – Ну что ты, не надо.
– Да это не то, – всхлипнула она и попыталась стереть слезу.
– Слушай, не стоит он того. Не надо плакать.
– Да я не плачу, – помотала она головой.
– Я уж вижу. Ну, хочешь, я попрошу Тимку ему морду набить?
– Не надо, – замотала головой она.
– Уверена?
– Слушай, а что ты делаешь на Новый год? – спросила Карасик, глядя на меня полными слез глазами.
– Я-то дома, – удивилась я ее интересу. – Тимка придет. Ольга на новой метле и с новым молодым человеком. Уже привезла продуктов на дивизию, так что, может, приведет к нам всю консерваторию. Кто ее знает, что у нее на уме. Тимка обещал готовить, а у меня три сумки клубники на кухне. Прямо весна.
– Можно, я к тебе тоже приду? Не хочу дома одна сидеть, – вдруг попросила она.
Я замешкалась. Нет, я Сашку очень, очень люблю. Но… у нее дети. У нее их двое. Вовик дергает Элю за жидкие косы, а старший – одиннадцатилетний Серега, рожденный в предыдущем браке, так любит карате, что все время практикует его на младшем брате. И когда Карасик попросилась ко мне, я вдруг сразу живо представила, как Вовочка будет бить Эльку, а Серега Вовочку. А ведь как Новый год проведешь, так его и проживешь. Поэтому моя запинка вполне объяснима. Меня можно понять. А если еще и Ольгу сюда прибавить, вообще красота. Она побьет всех детей сразу, а потом выкинет их в окошко, чтобы не мешали. Поэтому я аккуратно спросила:
– А что, Марлена тебя не пригласила? – ведь мы об этом говорили, и Марлена совершенно определенно пообещала взять этот вопрос на себя. Понятное дело, если тебя бросил муж, тебе не захочется быть одной на праздники. Правда, когда меня бросил мой не совсем даже муж, а отец Эльки, я только перекрестилась. Пашка был массажистом (кстати, какое совпадение, Сухих тоже, что бросает тень на массажистов вообще), но деньги от массажей растекались по отделу крепкого алкоголя. К тому моменту, когда я рожала, Пашка вдруг неожиданно пристрастился играть в автоматы. Так что денег до меня не доходило вообще. В итоге, когда он пригрозил, что уйдет от меня, если я не профинансирую его реванш, я с чистой совестью отпустила его на все четыре стороны. И на всякий случай поменяла замки. В общем, я по мужу так не плакала, как Карасик. У Карасика в глазах реально стояла мокрая пелена. Очень переживала.
– Пригласила. Но я не пойду к ней.
– Почему? – изумилась я.
– Не пойду, и все, – упрямо повторила Сашка. Я просто не знала, что и сказать. Трудно было даже представить, чтобы вот меня пригласили провести ночь в доме Ольховских, а я бы отказалась. Чтобы меня посадили за огромный, покрытый белоснежной скатертью стол, чтобы кормили вкусно, поили хорошим вином, играли в УНО, жгли фейерверки – а я бы не пошла, и все. Отдельная комната, идеально чистая к тому же. Марлена, красивая, умная, гостеприимная, большой плазменный телевизор, в котором президент такого размера, словно он поздравляет лично тебя, стоя посреди твоей гостиной. А она – просто не пойдет. И все. Я этого, честно, не поняла.
– Ну, давай ко мне. Если не боишься, – неуверенно пробормотала я. А что мне оставалось делать? Сказать, чтобы заодно принесла наручники для обоих своих сыновей? Подруги так не поступают.
– Ты уверена? Я бы не хотела тебя стеснять. А что это Тимофей будет у тебя Новый год встречать? У вас что, роман?
– Какой роман, – рассмеялась я. – Только чаи гоняем. Тут у меня прямой интерес. Я ему – чай, он мне – машину.
– Так я приду? – снова жалобно спросила Карасик.
Сейчас я думаю, что, конечно, ее слезы сделали свое дело. Не только же мужики реагируют на плачущих женщин. Подругу бросил муж, подруга плачет.
– Конечно, приходи. Какие вопросы. Если ты, конечно, уверена, что не предпочтешь мне Марлену. Я бы, честно, даже не задумывалась, – я хихикнула и покосилась на одетую в шубу Эльку, в изнеможении сидящую на тумбочке в прихожей.
– Спасибо. Спасибо огромное. А то прямо устала я, как не знаю кто. Глаза болят.
– Так ты не плачь. Они того не стоят, честное слово, – сказала я. И вот тут Карасик с удивлением подняла на меня красные глаза и поморщилась.
– Я не плачу. Мне Бася дала на перепечатку отчеты по трем программам, для подработки. Я тут в бумагах закопалась, ужас. Вот, капаю чистую слезу, а то скоро радужка вообще засохнет.
