первом смысле естественнонаучное истолкование, приравнивая его к словам натура, природа и др. Например: «Все телеса в твари взаимно себя по неким правилам привлекают» (сатира VII, прим.). В позднейшем переводе «Разговоров» (М., 1802) это слово прямо заменяется словом природа. Обобщенное (расширительное) употребление слова тварь (правда, со специфическим славяно-книжным оттенком) бытовало в XVIII в. Вот пример из периодического издания «Исторические примечания» (1731): «Токмо единая тварь, а не время преходит»; а также из философского трактата Тредиаковского «Слово о премудрости, благоразумии и добродетели» (1752): «Состояние в целости всей твари и премудрый состав всего мира».
Кроме того, слово выступало в значении отдельного предмета и живого существа, например в «Месячных ведомостях» (1728): «Кометы натуральные... твари суть»; у Сумарокова в статье «Г-ну Пассеку»: «Мы, разумом одаренные твари». Такое употребление (более продолжительным оно было применительно к человеку) в XVIII в. нейтрально, оно не имеет уничижительной окраски, которая появится лишь позже в XIX в. Так, можно было встретить примеры, совершенно невозможные теперь: «В сию-то школу должна молодая девушка ходить, если хочет быть совершенною тварию», т. е. совершенным, образованным человеком («Ежемесячные сочинения», 1755). Уже ко времени Пушкина оба указанные значения слова тварь заметно устаревают и встречаются в стилистически и художественно обусловленных контекстах; у Пушкина представлено уже и современное нам значение слова — бранное обозначение человека.
Кантемир вводит разграничение в обозначении некоторых астрономических понятий. Употребительно у него слово мир. Так обозначается все существующее: «Узнать причину движения мира сего» («Разговоры») и астрономические объекты разного порядка — лунный мир, наш [земной] мир: «Неисчисленно многим мирам между звездами быти». Одна из основных идей «Разговоров» и заключалась, как мы помним, в утверждении множественности (бесконечности) миров во вселенной. Однако слова мир, свет, вселенная и другие отличались широтой семантики и обозначали разные явления. Кантемир проводит такую специализацию слов: мир он относил к отдельным небесным телам, тогда как сочетание повсемственный мир означало у него более сложные образования, например солнечную систему. В описываемое время слово мир встречается также в переносном смысле в сочетании ученый мир. В предисловии Брюса к «Книге мирозрения» сказано об одной работе: «Сей трактатец... ученый мир с особливым почтением воспринял».
Фронтиспис к «Разговорам о множестве миров» Нашла отражение в «Разговорах» теория Декарта о космических вихрях. Подними понималась совокупность вещества небесных тел, вращающихся вокруг одного центра. «Великое некое число частей вещества, которые согласилися двигатися около одной точки, есть турбильон [от франц. tourbillon], или вихрь», — определяет это явление Кантемир в примечаниях. Пример слова в тексте: «Наше солнце в вихрях неподвижных звезд». Впервые этот термин употребляется русскими переводчиками в упоминавшихся Комментариях (на это указывает сам Кантемир) и вводится в обращение в книге Кантемира. Термин утвердился в литературе, дальнейшая судьба его связана с обозначаемым понятием.
К рассматриваемому периоду относится возникновение и столь распространенного ныне термина спутник. Как полагают, вначале его использовал Я. Брюс в переводе «Книги мирозрения». В XVIII в. наблюдается также форма сопутник как вариант к спутник: «Сатурн и Юпитер, також с их обоих кругомходящими сопутники» («Книга мирозрения»). В этом же источнике слово употребляется и в женском роде — при названии некоторых небесных тел: «Земля луну в спутницу имеет». Это показывает, что в новом термине еще ясно ощущалась образная основа, соотношение с исходным прямым значением. С 20-х годов XVIII в. известен в том же смысле латинизм сателлес, или чаще сателлит. Слово сателлит как астрономический термин в русском и других языках произошло не от единственного числа satelles (лат.), а от формы множественного числа satellites с отсечением флексии. В научном изложении Кантемир предпочитал именно этот термин из-за его однозначности: «Он [Галилей] первый около Юпитера сателлитов приметил» («Разговоры»). Слово спутник у него встречается в прямом смысле, когда он говорит об Одиссее (Улиссе) и его странствиях: [гребцов] «называет его спутниками, его товарищьми» («Письма Горация»).
На первых порах Кантемир и другие авторы используют при обозначении астрономических спутников различные описательные наименования — малая планета, небольшая планета, луна и др. Например, в «Разговорах»: Сатурн со своими лунами; в Комментариях АН подобное выражение сопровождается раскрытием образной основы термина спутник: «... чрез спутников Юпитеровых, убо тако нарицают четыре малые планеты. Они обращаются непрестанно около Юпитера, чего для и нарицаются спутниками». Однако довольно скоро вариантность в обозначении этого понятия сменяется определенностью — уже во второй половине XVIII в. в русском литературном и научном употреблении утверждается слово спутник, остальные обозначения (в том числе заимствование сателлит) постепенно отпадают[20]. Слово сателлит сохраняется у нас только в ином смысле — «приспешник, сообщник». Примеры такого употребления встречались еще до XVIII в.
Начало 5-й главы «Разговоров о множестве миров» В «Разговорах» и примечаниях Кантемира представлена характерная для того времени научно- литературная лексика, воссоздающая круг тогдашних представлений и помогающая проследить историю ряда современных нам терминов.
Сейчас, конечно, трудно предположить, что слово кризис в современном значении «решающая перемена в чем-либо» первоначально связано с астрологическими и астрономическими представлениями. Восходит этот термин к греческому и латинскому crisis, которое означало «решающий поворот в деле» и употреблялось преимущественно в судопроизводстве. В средние века слово утвердилось в европейских языках в смысле «перемена в течении болезни под влиянием луны и светил». Отголоски этого осмысления сохранились в языках (например, французском и английском) по крайней мере до XVII–XVIII вв.
В русском слове кризис указанные воззрения оставили едва-едва заметный след, но первые примеры его употребления все же отмечены таким, сейчас уже совершенно забытым толкованием. В «Разговорах» Б. Фонтенель с иронией (но все же не отбрасывая совсем) излагает представления о воздействии нашего естественного спутника на здоровье и судьбу земных жителей. Один из персонажей «Разговоров» в шутку задает примерно такой вопрос: если, как полагают, луна и ее воображаемые жители влияют на состояние нашего здоровья, то, может быть, и мы, обитатели земли,
