по-видимому, знали, а он нет. Он, конечно, знал то, чему научили его одинокие ночные упражнения, но очень хотелось разделить это бедное удовольствие с другим, близким телом, а главное, с другой, близкой душой. И он явственно представлял себе это тело и эту душу, эту девушку, которую так хотелось найти. Об огромных грозных красавицах с бесконечными ногами, которых показывали по телевизору, он думал с ужасом и поспешно отгонял он себя эти назойливые образы. Нет, ему представлялось нечто небольшое, мягкое, теплое и доброе, чтобы прижаться, зарыться и шептать нежные слова. И тогда, по-видимому, само собой произойдет то, что называется словом «секс».
И вот однажды вечером Томи вернулся домой и, рассортировав подобранные бумажки, обнаружил половину разорванного письма. Из куска конверта, где полностью уместился адрес отправителя, он вынул обрывок листка и прочел: «Какая же ты все-таки жестокая сволочь! Ты же знаешь, что мне негде жить. Яэль». И все.
Томи подклеил письмо с конвертом к общему полотну, рассуждая при этом, что, судя по почерку и ошибкам, писала не урожденная израильтянка. Интересно откуда? А тот человек, видимо, действительно сволочь. Интересно, что он сделал этой Яэли, что ей негде стало жить? Отнял у нее квартиру? Или выгнал из своей? А эта Яэль, что она такое ему сделала, чем заслужила такое жестокое обращение? Да что бы ни сделала, все равно нельзя. И очень может быть, ничего такого страшного, Томи знал из книжек и из телевизора, что люди часто без веской причины плохо обращаются со своим лучшим другом и иногда даже его убивают. Но лишить человека места для жизни! Это, может, и еще хуже. Томи даже вздрогнул, вообразив себе на мгновение, что у него нет вот этой квартиры, и быстро посмотрел вокруг, чтобы убедиться, что она есть.
Да, квартира была, и большая, гораздо больше, чем нужно было Томи. Три комнаты, а ему одной вполне хватило бы.
Томи представил себе маленькую бедную девушку, эту Яэль. Хорошенькую, наверно. Представил себе, как она бродит по улицам, не зная, куда деваться, может быть, плачет — и сам чуть не заплакал от сочувствия. Заплакать он не успел, вспомнил, что на конверте был обратный адрес, значит, где-то она все- таки жила. Но ему жаль было расстаться с бедной маленькой Яэлью, и он решил, что она живет там временно, у знакомых, спит где-нибудь на неудобном диване в салоне. А нанимать жилье, наверно, денег нет. И может быть, у нее вообще никого нет? И очень скоро знакомые ее попросят… а вдруг уже попросили?
Томи схватил конверт и, не сменив свой рабочий комбинезон, бросился на улицу.
На звонок открыла дверь пухленькая девочка-подросток с фарфоровым личиком и выпуклыми пунцовыми губками. Это, конечно, не могла быть Яэль, но у Томи перехватило дыхание. Он заулыбался изо всех сил и с трудом прошептал:
— Я… Яэль здесь живет?
— Мама! Тут тебя спрашивают! — крикнула девочка в сторону квартиры, а потом заметила надпись на кармане у Томи: — Из окружающей среды!
— Какой еще среды? — послышался голос из глубины квартиры. — Если это опять насчет двора… — К двери подошла полная светловолосая женщина лет тридцати пяти, в пестром халате и с блестящим от крема лицом. — Если насчет уборки двора, то это не ко мне. Мы тут вообще не живем, только временно.
— Я знаю, — сказал Томи, тщетно пытаясь убрать улыбку. — Я не насчет двора.
— А насчет чего? Надо же, уже и по вечерам стали ходить, покоя людям не дают.
— Я не насчет… Просто мне случайно стало известно, что вы… что вам…
— Что именно? — миловидное лицо женщины исказилось гримасой подозрительности. — Что вам известно? Неужели опять он? Чего ему еще?
— Нет, — растерянно пробормотал Томи, — никакой не он, а я сам.
— Что — вы сами? И почему вам кажется, что все это так смешно?
— Нет, совсем не смешно, это я так. — Томи, в сущности, хотелось теперь уйти, но он не знал, как это сделать. Отчаянным усилием согнав улыбку, он продолжал говорить то, что заготовил по дороге сюда: —…случайно узнал, что вам негде жить. А я… мне… у меня…
Лицо женщины немного расслабилось и снова стало миловидным.
— Вы что, квартиру сдаете, или что? Это бы очень кстати. Если не слишком дорого.
— Недорого… в смысле, очень недорого… в смысле, вообще не…
— Конкретно сколько? И что за квартира? Мне большая не нужна.
Снова забыв улыбку на лице, Томи продолжал невнятно объяснять, что он имеет в виду, тоскливо надеясь, что женщина откажется. Но она, хотя и не поняла, как он о ней узнал и что все это значит, чутьем догадалась, с кем имеет дело, и согласилась.
Томи живет теперь совсем не так, как раньше, и гораздо лучше. Ему только при матери так хорошо жилось.
Яэль оказалась женщиной практичной и хозяйственной. Она не позволила Томи выбросить коробки, стоявшие в материной спальне, а разобрала все предметы и отделила все, что может еще пригодиться в хозяйстве. И просторная квартира снова наполнилась полуживыми вещами. Яэль не спрашивала Томи, как эти вещи к нему попали, естественно решив, что он нашел их в процессе своей работы по очистке окружающей среды. А Томи не стал говорить ей, какой глубоко неофициальный характер носила его работа. Он отдал ей найденные золотые и серебряные вещички, но ей эта его работа все равно не нравилась, и она со временем подыскала ему служебное место, подобное тому, которое он занимал раньше. Хватит, сказала она, окружающая среда и без тебя проживет. Нечего тебе искать по помойкам.
И она была права. Томи нечего было теперь искать по помойкам.
У него теперь всегда была чистая квартира и чистая постель, вкусный завтрак и обед, и очень скоро Яэль помогла ему узнать, что такое секс вдвоем. И это тоже оказалось хорошо и приятно, хотя и не совсем так, как представлял себе Томи в воображении. В нежные моменты Яэль называла его «ты мой теленочек» и еще «ты мой белый и пушистый, если бы все израильтяне были такие, как ты». Зная себя, Томи не думал, что это было бы так хорошо, но не возражал, понимая, что она имеет в виду ту «сволочь».
И люди его теперь уже так сильно не интересовали. Он теперь почти никогда не бывал один, в доме, помимо своих, всегда толклась молодежь. Дочка Яэли, которая так смутила Томи своим нездешним личиком, быстро выросла, похудела и превратилась в огромную длинноногую красавицу, Томи слегка ее побаивался, но в целом отношения были хорошие.
И Томи был вполне доволен жизнью. Лишь иногда, в редкие грустные минуты, ему вспоминалась другая, настоящая Яэль, бедная, маленькая и нежная, которая, может быть, ждала его где-то и теперь никогда не дождется. Но Томи понимал теперь, что это беспредметные мечты. Он очень повзрослел за это время, пополнел, узнал много нового и стал гораздо меньше улыбаться.
Свобода
Гили был славный и добрый парень с чистым лицом, с широкими плечами и узкими бедрами. Он легко и непринужденно двигался в собственном теле, и людям приятно было на него смотреть. Делать он в жизни ничего особенного не хотел и больше всего ценил свою свободу.
В армии он как будто страдал не слишком, временами даже нравилось. Молодые мускулы охотно принимали на себя тяжелые физические нагрузки, а душевная бодрость питалась чувством тесного армейского товарищества, которое общительному Гили давалось легко. К неизбежному страху гибели он тоже успел притерпеться, потому что никак в эту гибель для себя не верил, хотя с другими случалось то и дело. Впрочем, настоящей войны в тот краткий период у нас не было, лишь отдельные боевые действия, которые продолжались, разумеется, все время.
И, только закончив армейскую службу, он понял, что все-таки страдал, так широко и привольно стало
