окнами. Затем он постепенно собрал и принес домой с полсотни небольших пустотелых блоков и замуровал окна до высоты своего роста, оставив зазор между блоками и стеклом, куда он и впустил занавески. Снаружи, с улицы, никто бы и не догадался, что окна на три четверти замурованы, изнутри же они давали очень мало света, но беда невелика, так как Соломон Исакович днем в комнате не работал.
Много возни было и с батареей. Сначала Соломон Исакович хотел просто избавиться от нее, а трубу, подводящую к батарее горячую воду, оставить, насадить на нее кран и использовать впоследствии. Но потом он вспомнил, что без отопления будет холодно, а краном, находящимся в комнате, трудно было бы манипулировать. Поэтому на батарею тоже пришлось надеть высокую блочную коробку, открытую сверху для выхода теплого воздуха.
Розетки, электрические и для телевизора, пришлось выковыривать из стен. Соломон Исакович не уверен был, что его не дернет током, и на всякий случай выкрутил все пробки. Утопленные в стену провода он решил оставить, просто обмотал обрезанные концы изоляцией и плотно замазал сверху цементом. Один выключатель, у двери, необходимо было оставить, но перенести повыше. Соломон Исакович выругал себя за непредусмотрительность, так как окна были уже замурованы. Пришлось возиться в воскресенье днем, в полумраке, со свечкой.
Через полгода после переезда на новую квартиру работа продвинулась настолько, что непокрытой оставалась лишь метровой ширины полоса на той стене, что примыкала к кухне, и небольшая площадка пола непосредственно под ней.
Теперь наступил самый сложный и ответственный момент. Предстояло пробить два отверстия в этой стене, так, чтобы одно пришлось возле раковины в кухне, а второе снизу, у самого пола, позади сточной трубы. Шума, который при этом произойдет, Соломон Исакович не опасался, так как во всем доме жильцы все время что-нибудь сверлили и прибивали. Но у него не было ни дрели, ни шлямбура, и, кроме того, он не очень представлял себе, как сделать, чтобы дыра пришлась точно в нужном месте. Первую проблему он в конце концов решил, разыскав на стройке отрезок тонкой, но тяжелой железной трубы и заострив один ее конец на точильном камне. Это заняло очень много времени, но теперь у него в руках был инструмент, который, если приставлять его острым концом к стене и бить по другому концу молотком, углублялся в стену хотя и не быстро, но удовлетворительно. Вторую же пришлось решать просто на практике, надеясь на глазомер и везение. И оба отверстия получились вполне приличные, хотя верхнее вышло больше по размеру, чем хотелось бы Соломону Исаковичу.
В верхнее отверстие, расположенное сбоку от кухонной раковины, Соломон Исакович впустил трубку из гибкого пластика. Со стороны комнаты трубка свисала почти до полу, а со стороны кухни Соломон Исакович надел на конец трубки насадку, которую смастерил сам из большой резиновой пробки. Эта насадка должна была позволить ему присоединить трубку к кухонному крану.
С нижним отверстием дело обстояло сложнее. Хотя пробил его Соломон Исакович очень удачно, так что из комнаты сквозь него можно было нащупать сточную трубу раковины, но величина его была недостаточна для того, чтобы сквозь него проделать над трубой необходимую операцию. Соломон Исакович прилаживался и так и сяк, но ничего не получалось, пока он не расширил отверстие до размеров небольшого окошка. Это его огорчало, так как, по его представлению, ослабляло стену и увеличивало риск, но делать было нечего. Лежа на полу, он выжег раскаленным ножом в толстом пластике сточной трубы круглую дырку у самого пола, втиснул в эту дырку туго обмотанный тряпкой короткий отрезок широкой железной трубки и залил варом шов между пластиком и железом. Затем он плотно зацементировал стену вокруг обоих отверстий, закончил облицовку стены кафелем, а получившуюся круглую дырку внизу заткнул второй резиновой пробкой.
Теперь оставалась последняя, не самая сложная, но мало приятная для Соломона Исаковича операция. Следовало замуровать дверь на две трети ее высоты. Эту операцию он рассматривал как свое поражение. На протяжении всех этих месяцев Соломон Исакович часто ломал себе голову, но, увы, ничего иного так и не придумал. Единственное решение, замуровать дверь, было и неостроумным, и неудобным. Однако же пришла пора приступить к этому.
Соломон Исакович расстелил на кафеле у двери одеяло, покрыл газетами и на это сложил заранее высчитанное количество кирпичных блоков. Затем обмотал тряпками ножки стула и тоже внес его в комнату. Площадку не облицованного плитками пола он оставил совсем маленькую, только чтоб было где стоять на стуле и не запачкать окружающий кафель, — он предвидел, что позже, после замуровки двери, класть плитки будет трудно, так как таз с цементом придется оставить по ту сторону дверной перегородки.
Когда перегородка достигла примерно полуметровой высоты, он вмазал в нее три дверные ручки: одну горизонтально, в качестве ступеньки, а две по бокам повыше, вертикально, в качестве поручней. И затем, по мере того как перегородка росла, вмуровал в нее еще две такие же ступеньки с поручнями. Снаружи, со стороны прихожей, он на перегородке ступеней не сделал, так как они мешали бы двери закрываться, а прибил две ручки горизонтально над дверным косяком, чтобы было за что держаться, когда он, стоя снаружи на стуле, будет перекидывать ноги через перегородку и нащупывать ступеньку с внутренней стороны. Когда перегородка стала высотой ему под подбородок, Соломон Исакович примерился, сможет ли он пролезть в остающееся сверху дверное пространство. Это было возможно, но очень неудобно, и, хотя и с сожалением, Соломон Исакович снял с перегородки верхний ряд блоков.
Несколько дней после этого Соломон Исакович не работал в комнате, чтобы не тревожить неокрепший цемент перегородки. На дворе стояла сырая, промозглая зима, и ему не терпелось закончить все приготовления и насладиться их плодами. С досадой он думал о том, что нерасчетливо облицевал стены и замуровал окна выше, чем необходимо, так как дверная перегородка была почти на полметра ниже линии облицовки. Ему было жаль не своего труда и уж конечно не материалов, а времени. Но теперь оставалось уже недолго.
В воскресенье утром Соломон Исакович приступил к облицовке перегородки и последнего участка пола в комнате. На сей раз он развел цемент в маленьком детском ведерке, которое легче было втащить в комнату. Он тщательно вымыл ноги и встал на табуретку босиком. Спустил вниз на веревке ведерко с цементом и стопку завязанных в наволочку кафельных плиток. Повернулся спиной к комнате. Ухватился за ручки над дверью и запустил одну ногу через перегородку. Босые пальцы нащупали верхнюю ступеньку. Балансируя на одной ноге, отпустил ручки и взялся руками за верх перегородки. Дальше было легко. Соломон Исакович был доволен подвижностью собственного тела и удачной выдумкой с дверными ручками-ступеньками, которые хоть как-то компенсировали неуклюжее общее решение.
Облицовку он закончил быстро и особенно гордился тем, что плитки не пришлось даже оббивать, до того точно они легли на рассчитанные места.
Соломон Исакович перебросил наружу не нужный более стул, в последний раз протер влажной тряпкой сияющий кафель, оглянулся по сторонам, убедился, что все в порядке, ничто не забыто — и вылез в переднюю, таща за собой ведерко и наволочку.
Всю следующую неделю Соломон Исакович не заглядывал в комнату и не открывал туда дверь.
Он сходил в парикмахерскую, постригся. Съездил в центр, в магазин «Детский мир» и купил надувного лебедя едко-малинового цвета и два резиновых мяча в сетках. В городе царила предновогодняя суматоха, и в автобусе его сильно толкали за то, что он занимает своими мячами слишком много места. Кроме того, он встретил бывшего соседа по старой квартире, который долго выпытывал, кому это он везет подарки. Соломон Исакович врать очень не хотел, но сосед не отставал, и Соломон Исакович сказал, что детям племянницы, на что сосед добродушно — он уже простил Соломону Исаковичу прежние коммунальные обиды — заметил, что, как квартира, так небось и племянница с детьми объявилась.
Да, приближался Новый год. И Соломон Исакович знал, что на этот раз он отпразднует его по- царски.
Тридцать первого Соломон Исакович вернулся с работы рано. Еда у него была припасена заранее, даже немного докторской колбасы и бутылка водки, поэтому он никуда не заходил по дороге. Он поел сваренного накануне супу, отдохнул на кровати с книжкой, пытался подремать, но не смог от возбуждения, а под вечер началась даже легкая лихорадка. Дом был полон звуков разгорающегося чужого веселья, но сегодня Соломон Исакович не испытывал обычной тупой боли застарелого одиночества. Сегодня он никому
