роскошествовать. Вместо этого он сходил к продовольственному магазину и там, у задней двери, подобрал три плотных картонных коробки из-под румынских консервов.
Покончив со своим гардеробом, Соломон Исакович занялся кухонной утварью. Его вполне устраивали его старые, помятые и выщебленные кастрюли и сковородки, алюминиевые миски вместо тарелок и чашки с отбитыми ручками, но везти их на новое место не хотелось. Соломон Исакович много лет не заглядывал в посудохозяйственные магазины и теперь был обескуражен; обнаружив, что там нет почти ничего из нужных ему предметов. Чашки и тарелки были непривлекательные и продавались только в громоздких и дорогих сервизах. За эмалированными чайниками люди занимали многодневные очереди. Сковородки были огромные и только алюминиевые. Все новые знакомые твердили: «Дерево, туда надо везти дерево», — и Соломон Исакович с досады купил две деревянные кухонные доски, тяжелые и совершенно ему не нужные.
Он решил махнуть рукой на посуду.
Постельное белье было в сравнительном порядке. На дне чемодана Соломон Исакович отыскал две простыни, протершиеся посередине, но из старого хорошего полотна, починку которых он давно откладывал. Теперь он, как делала еще покойница бабка, разорвал обе простыни пополам, аккуратно срезал полосы во всю длину простынь, убрав рваные места, сложил половинки внешними краями внутрь и вручную сострочил их мелким плотным стежком. Затем он подрубил наружные края, чтоб не обтрепывались. Простыни стали уже, но, поскольку в свое время они предназначались для двуспальной кровати, ширины в них все равно было достаточно, и они могли исправно прослужить еще добрых несколько лет. У наволочек, как всегда, оборвана была половина пуговиц, и Соломон Исакович пришил новые, а те, что еще держались, укрепил двойной петлей.
Матрас на его раскладушке был хороший, плотный, купленный всего три или четыре года назад, а вот сама раскладушка нуждалась в ремонте. В сущности, следовало бы купить настоящую кровать, и Соломон Исакович в свое время, при переезде на новую квартиру, планировал это сделать, но потом увлекся постройкой бассейна, а после выхода из больницы и вовсе не тем голова была занята. Соломон Исакович опять прикинул свои капиталы, вычел из них плату за отказ от гражданства, цену авиабилета, расходы на отправку багажа, стоимость ремонта квартиры перед отъездом, и опять только-только свел концы с концами. А ведь наверняка предстояли непредвиденные расходы, да и нужно было жить изо дня в день, кто знает, как долго, между тем шла весна, приближались школьные каникулы, дети должны были уехать в пионерский лагерь, а с тем кончался и скудный заработок Соломона Исаковича.
Один из непредвиденных расходов обнаружился очень скоро, когда Соломон Исакович взялся за свои книги. Рассудив, что на новом месте с русскими книгами будет туго, Соломон Исакович сходил в букинистический магазин и по дешевке купил полтора десятка старых, потрепанных томов из «Библиотеки школьника». По дороге домой он встретил одного из своих новых знакомых, и тот, увидев книги в авоське, одобрительно заметил, что Соломон Исакович правильно делает, избавляясь от старого барахла. Когда же Соломон Исакович вывел его из заблуждения, знакомый объяснил, что за старые книги, изданные до известного года, придется платить при выезде. Придя домой, Соломон Исакович перебрал свои книги и убедился, что все они были изданы задолго до критического года, а с полдюжины даже до революции.
Соломон Исакович еще тщательнее стал экономить деньги, пытаясь откладывать хоть пятерку с каждой получки. Но получек этих теперь предстояло всего две, и надежды существенно поправить баланс не было. Соломон Исакович подумывал, не потребовать ли прибавки у своих нанимателей, но вспомнил надпись розовым мелком у себя в комнате, давно, впрочем, исчезнувшую без его участия, и не стал.
В середине апреля Соломон Исакович неожиданно получил посылку от своего уехавшего однофамильца. Ему было очень приятно, что «двоюродный брат» вспомнил-таки его, а главное, он воспринял посылку как знак того, что людям этим за год удалось обжиться на новом месте. Радость его, впрочем, несколько сникла, когда он принес коробку домой и вскрыл ее. Внутри он нашел пачку мацы, баночку растворимого кофе, несколько овощных супов в пакетиках и десяток кубиков куриного бульона. Как ни скромно жил Соломон Исакович, а нищим себя никогда не считал, и эта посылка показалась ему незаслуженно обидной, не подарком, а подачкой. Но он тут же сказал себе, что людям тяжело на новом месте, они, может быть, от себя кусок оторвали, чтобы ему послать, и выругал себя за неблагодарность.
Пакет с мацой напомнил Соломону Исаковичу, что близится большой религиозный праздник, который там, куда он собирался, все, вероятно, справляли в обязательном порядке. Он решил сходить к синагоге — для практики, а заодно послушать, нет ли каких полезных новостей.
На подступах к синагоге было много милиции, и Соломону Исаковичу стало сильно не по себе. Ему захотелось даже повернуть обратно, но было как-то стыдно, да и никто не обращал на него внимания.
В саму синагогу он заходить не стал, так как не хотел мешать людям справлять важный для них обряд, а любопытства особого не испытывал. У синагоги было празднично, играли на гитаре, несколько молодых людей, обняв друг друга за плечи, вприпрыжку топтались по кругу, расплескивая ледянистые лужи. Люди пели, улыбались, поздравляли друг друга с праздником, некоторые даже на свежеосвоенном языке своего будущего отечества. Соломон Исакович заметил в толпе несколько знакомых лиц и с удовольствием поздоровался с ними, но и незнакомые смотрели дружелюбно, весело, старались не толкать друг друга, а кто-то мимоходом даже ласково обнял его за плечи. Молодой человек в ермолке и с очень черной бородой пустил по кругу бутылку сладкого вина, и Соломон Исакович, когда очередь дошла до него, охотно сделал два глотка. Он размяк, повеселел, и в душе его опять зашевелились какие-то неопределенные упования.
Выяснилось, что почти все его новые знакомые получили к празднику точно такие же посылки, как и Соломон Исакович, из чего следовало, что ни обижаться на «двоюродного брата», ни благодарить его особенно не за что. Но и это не испортило Соломону Исаковичу настроения, так как ставило событие в привычные официозные рамки, а следовательно, не затрагивало Соломона Исаковича ни положительно, ни отрицательно.
Новостей, как всегда, было множество. Предстоял государственный визит группы значительных лиц из-за границы, и это, по мнению всех, сулило надежду на скорый отъезд большой партии ожидающих. Соломон Исакович и сам, читая газету, пришел к такому же выводу. Но тут, как всегда, бабушка надвое гадала, а Соломона Исаковича больше заинтересовало сообщение о том, что один из новых знакомых только что получил позволение уехать и оставлял место курьера в большой строительной конторе. Он поздравил отъезжающего, взял адрес его бывшей работы и вернулся домой в бодром расположении духа.
У дверей его поджидал знакомый милиционер. На сей раз он был менее благодушен, хотя по- прежнему вежлив. Открывая дверь и впуская милиционера в квартиру, Соломон Исакович смутно припомнил разговоры своих новых знакомых о том, что-де милиция по закону не имеет будто бы права входить в частные дома без ордера, или без согласия хозяев, или еще без чего-то, но к данному случаю все это наверняка отношения не имело. Трудно было представить себе, чтобы милиция, да не имела права; не впустить к себе милиционера означало бы попросту сразу признать свою вину.
Милиционер снова записал паспортные данные Соломона Исаковича и снова спросил, где он работает. Соломон Исакович сказал, что временно не работает.
— Сколько времени не работаете?
— С полгода.
— По собственному желанию или как?
— По сокращению штатов.
— А то некоторые ваши сами загодя увольняются, думают, так проще будет, — ухмыльнулся милиционер.
На сей раз очевидно было, что он знал.
— Ничего себе временно, полгода, — продолжал милиционер. — И что же, так и не ищете работы? Тунеядством занимаетесь?
— Нет, я искал, — сказал Соломон Исакович.
— И за полгода ничего не нашли? Плохо искали.
— Я как раз нашел себе работу, — неосторожно сказал Соломон Исакович и тут же пожалел. Что, если они станут проверять и обнаружится, что в стройконторе о нем и не слыхали? Эта излишняя торопливость ответов была нехорошим симптомом. Он начал терять бдительность, позволил себе чрезмерно распуститься
