— Там, где нужно было что зашить, мне помогала мама, — возразил он.
— Но откуда же добыли вы кожу, ниток и иглу? — спросил я жену.
— Кожа снята с Фрицева шакала; что же касается иголки и ниток, прибавила она, улыбаясь, — то у какой же порядочной хозяйки нет их.
Мне показалось, что Фриц не был доволен тем, что шкурой шакала распорядились без дозволения хозяина, но он, насколько мог, скрыл свою досаду. Однако, приблизившись к Жаку, он, заткнув нос, воскликнул:
— Пфа! Что за страшная вонь!
— Это от моего пояса, — спокойно ответил Жак, — когда шкура высохнет, она перестанет вонять.
— Если Жак будет держаться от нас под ветром, — сказал я, — он нас не обеспокоит.
— Правда, — сказали, смеясь, дети. — Жак, держись под ветром!
Что касается маленького проказника, то он не заботился о распространяемом им скверном запахе, а с гордым видом расхаживал, поглаживая свои пистолеты.
Братья его поспешили бросить в море труп шакала.
Заметив, что приближается время ужина, я попросил Фрица принести один из вестфальских окороков, находившихся в чанах.
Фриц не замедлил возвратиться.
— Окорок! окорок, совсем готовый! — воскликнули дети, хлопая в ладоши.
— Успокойтесь, — сказала мать, — если б к ужину не было ничего, кроме сырого окорока, то вам пришлось бы еще долго голодать; но у меня есть черепашьи яйца и при помощи сковороды, которую вы догадались привезти, я приготовлю вам хорошую яичницу, для которой не будет недостатка и в масле.
— Черепашьи яйца, — заметил Эрнест, всегда склонный показывать свое знание, — легко узнать по их круглой форме, кожистой оболочке, покрытой мелкими бугорками и влажной. Кроме того, только черепахи кладут свои яйца в береговой песок.
— Как вы нашли их? — спросил я.
— Это относится к истории нашего дня, — заметила хозяйка, — а я думаю, что раньше рассказа нам нужно подумать об ужине.
— Ты права, — сказал я, — готовь же свою яичницу, а рассказ прибережем к тому времени, когда будем есть; он послужит нам приятной приправой. Между тем мы, дети и я, перенесем в безопасное место груз нашего плота и позаботимся о ночлеге для скота.
Услыша эти слова, дети поднялись и последовали за мной на берег. Мы заканчивали наш труд, когда жена позвала нас к ужину. Тут были разнообразные явства: яичница, сыр, сухари; все оказалось очень вкусным, и удачно подобранный столовый прибор не мало способствовал нашему удовольствию. Только Франсуа, верный своему тыквенному прибору, не захотел предпочесть ему серебряную посуду.
— Есть из игрушек, — сказал он, — гораздо веселее.
Нас окружили, ожидая подачки, собаки, куры, козы и овцы. О пище уток и гусей я не счел нужным заботиться: болотистое устье ручья представляло им в изобилии червяков и слизней, до которых они были очень лакомы.
Под конец ужина я попросил Фрица принести бутылку прекрасного вина, найденного в каюте капитана, и предложил жене выпить рюмку этой подкрепляющей жидкости, прежде чем приступить к рассказу.
— Наконец-то и я так счастлива, — сказала она, смеясь, — что, в свою очередь, могу повествовать о своих подвигах. Но о первом дне мне рассказывать нечего, потому что опасения приковывали меня к берегу, и я не могла предпринять ничего. Я успокоилась немного лишь тогда, когда увидела, что вы счастливо достигли корабля. Остальную часть дня мы не отходили от палатки. Я удовольствовалась тем, что решилась назавтра пойти отыскивать более удобное место для жилья, чем это прибрежье, где нас в течение дня палит солнце, а ночью пронимает холод. Я думала об открытом вами накануне лесе и решилась осмотреть его.
Утром, пока я еще обдумывала свое предприятие, не говоря о нем вставшим детям, Жак завладел Фрицевым шакалом и своим ножом вырезал из шкуры животного два широких ремня, которые растянул и очистил, как умел.
Затем он снабдил ремни длинными гвоздями, подбил ремни остатком паруса и попросил меня покрепче сшить шкуру с подкладкой, чтобы прикрыть и удержать шляпки гвоздей. Я исполнила его желание, несмотря на противный запах, который распространяла шкура. Из другой полоски, которую он также захотел снабдить подкладкой, он вздумал устроить себе пояс. Но я заметила ему, что эта полоска, еще сырая, значительно съежится и что тогда труд его пропадет. Эрнест, смеясь, посоветовал брату прибить шкуру гвоздями к доске и, нося ее на себе, выставлять на солнце. Жак, не поняв, что брат его шутит, последовал его совету, и вскоре я увидела его с доской важно прогуливающимся на солнце.
Я сообщила детям свой план переселения, и они радостно утвердили его. В несколько мгновений они вооружились и захватили приготовленные запасы; я взяла на свою долю кувшин с водой и топор. В сопровождении двух собак мы направились к ручью.
Турка припомнил дорогу, которой шли вы, и предшествовал нам, часто озираясь, как будто понимал, что он должен служить нам путеводителем.
Эрнест и Жак шли решительно, с гордостью посматривая на свое оружие. Они сознавали свое значение, так как я не скрывала от них, что наша безопасность зависит от их храбрости и ловкости. При этом случае я оценила твою мысль приучить наших детей к употреблению оружия и сделать их способными бороться с опасностью.
Не легко было нам перебраться через ручей по мокрым и склизким камням. Первый перешел Эрнест без всяких приключений. Жак завладел моим топором и кувшином с водой; Франсуа я перенесла на своей спине. Я с трудом сохраняла равновесие под своей дорогой ношей, при чем Франсуа охватил руками мою шею и всеми силами держался за мои плечи. Наконец я достигла противоположного берега, и когда мы взошли на высоту, с которой ты обозревал великолепную местность, описанную нам тобой с таким восторгом, сердце мое, впервые после крушения, испытало надежду. Вскоре мы спустились в долину, полную зелени и тени.
На некотором расстоянии виднелся лес. Чтобы достигнуть его, нам пришлось перейти луг, на котором высокая и густая трава почти совсем скрывала детей. Наконец, Жак отыскал открытую дорогу, и мы увидели следы, оставленные вами накануне. Эти следы привели нас, после нескольких поворотов, к лесу.
Вдруг мы услышали шелест травы и увидели взлетевшую с земли большую птицу. Оба мои маленькие охотника схватились за ружья; но птица была вне выстрела раньше, чем они успели прицелиться.
— Какая досада, — сказал Эрнест, раздраженно вскидывая ружье, — что я взял не свое маленькое ружье! Впрочем, если б птица не улетела так быстро, я непременно убил бы ее.
— Конечно, — заметила я, — ты был бы отличным стрелком, если бы дичь за четверть часа предупредила тебя о том, что она взлетит.
— Я не мог ожидать, — возразил Эрнест, — что птица взлетит как раз перед нами.
— Вот такие-то неожиданные случаи и затрудняют стрельбу влет: чтобы достигнуть в ней успехов, нужны не только верный глаз, но и большое присутствие духа, находчивость.
— Какая это могла быть птица? — спросил Жак.
— Конечно, орел, — сказал Франсуа, — у нее были такие широкие крылья.
— Это ничего не доказывает, — возразил Эрнест, — не все птицы с широкими крыльями орлы.
— Я полагаю, — продолжала я, — что перед тем, как птица взлетела, она сидела на гнезде. Попытаемся отыскать это гнездо, и, может быть, загадка разрешится.
Ветреный Жак тотчас же бросился к тому месту, откуда вылетела птица; но в ту же минуту другая птица, сходная с первой, взлетела, задев сильным крылом своим лицо маленького храбреца, который остановился, изумленный и почти испуганный.
Да и Эрнест, не менее удивленный, не поднимал оружия на эту новую дичь.
— Ну, охотники, — сказала я им, — неужели первый случай так мало надоумил вас? Вижу, что вам еще нужно долго поучиться у отца.
Эрнест сердился; что же касается до Жака, он снял шляпу и, раскланиваясь улетевшей птице, которая виднелась на небе лишь едва заметной точкой, сказал: «До свидания, почтенная птица; до другого раза!
